Бельгийский лимонад - Геннадий Никитович Падерин

лес. Меня и Ивана Данченко арестовали и привязали веревками к дереву, где мы привязанными простояли всю ночь и почти весь день. Этот случай должно помнить все наше село. Вечером нас увезли в Гремяч и поместили там в сарай вместе с пленными красноармейцами. Через несколько дней мать Ивана Данченко и ее дочь Лида уговорили немецкого коменданта, что, дескать, ребята просто собирали в лесу грибы, и нас отпустили домой. Я там, то есть в Случевске, продолжал жить со всеми...»

— В неволе...

— «...со всеми в неволе. В это время ко мне несколько раз обращался с уговорами и угрозами немецкий ефрейтор (он сам был немец, из Поволжья, свободно говорил по-русски), чтобы я пошел на службу в немецкую часть, которая стояла на станции Витемля (в семи километрах от нашего села). Я отказывался, но после неоднократного уговаривания и шантажа, имея политическую и общеобразовательную ограниченность в глубинном брянском селе, все же согласился пойти на службу к немцам. В один из (примерно) августовских дней 1942 года он увез меня в эту воинскую часть. Меня одели в немецкую форму. Я выполнял там подсобные работы...»

— Минуточку, Юрий Петрович, — остановил Голиков и повернулся к Бовину. — Что же у вас получается, Василий Иванович: не хотели жениться — вас стали уговаривать, и вы согласились, не хотели идти на службу к немцам — вас стали уговаривать, и вы согласились? При этом и возраст не явился помехой...

— Понимаю, куда вы поворачиваете, — качнул Бовин массивной головой. — Наверно, и в самом деле невразумительно это у меня получилось: не пошел в Советскую Армию, потому что был не в возрасте, а тут... Не знаю, положа руку на сердце, не знаю, какое на меня тогда нашло затмение, а только всю жизнь расплачиваюсь за него. Можете верить или не верить, ни одной ночи не было, чтобы не просыпался с этими думами, с этой болью...

— Ну, хорошо, оставим это. Скажите, во время вашей службы у немцев расстрелы были?

— Нет, не было.

— А случаи угона мирных жителей в Германию?

— Не помню, чтобы при мне было такое, все оставались на местах.

— Не имею пока больше вопросов, — сказал Голиков, одновременно кивнув Овсянникову.

— «...подсобные работы, — пошел по тексту Овсянников, — пилил дрова, ухаживал за лошадьми. И периодически меня ставили ночью в наряд вместе с немцами. Примерно в конце декабря 1942 года бывший старший лейтенант Советской Армии Иванов, а также несколько бывших красноармейцев (не помню фамилий и имен) ночью, будучи на посту, сняли с немецких орудий замки и ушли к партизанам за Десну. На следующее утро...»

Голиков вновь приостановил чтение, обратился к Бовину:

— Видите: ушли к партизанам. А у вас, лично у вас, не возникало такого желания?

— Может, оно бы и возникло, но бывшие красноармейцы почему-то держались от меня и от моих земляков в стороне, чуждались, поэтому мы даже не знали про их намерение.

— Ну, а без них, самостоятельно вы ни разу не приходили к такой мысли? Скажем, когда ночью с оружием заступали в наряд?

— Но ведь я не один заступал. Да. Заступали, например, два немца и я, только так.

— Они же не рядом с вами находились? Неужели ни разу не представилось возможности уйти?

— Я такой возможности не видел, потому что все время под наблюдением... И эти ребята, они же заранее, наверно, готовились. Выждали такой момент, когда немцев не было на проходном участке, и ушли. Их, конечно, хватились, открыли стрельбу, но они скрылись.

— Так, понятно, — заключил Голиков. — Продолжайте, Юрий Петрович.

— «...На следующее утро всех русских, и меня в том числе, немцы под конвоем погнали до железнодорожной станции...»

— Погар...

— «...станции Погар. Там нас погрузили в товарные вагоны, под охраной отправили в город Гомель, где поместили в лагерь военнопленных. Там я пробыл несколько месяцев. Весной 1943 года из лагеря отобрали наиболее молодых и здоровых — группу человек пятьдесят-шестьдесят...»

Теперь вмешался Чедуганов: приостановив чтение, спросил у Бовина:

— Несколько месяцев молодые и здоровые парни просто так, задарма, как это говорится по-русски, ели у немцев хлеб?

— Здоровыми мы были относительно, конечно, а кормили нас какой-то похлебкой — так, чтобы поддержать силы.

— Но чем вы там занимались-то все же? — вступил Голиков. — Не просто же ели да спали?

— На работы на разные гоняли, кого куда...

— Про всех не будем говорить, лично вы чем занимались?

— Ну, это... Вагоны, например, разгружал...

— Так, понятно. Продолжайте, Юрий Петрович.

— «...человек пятьдесят-шестьдесят, куда попал и я. Всех нас снова погрузили в товарные вагоны и под охраной отправили в Германию. В городе...»

— Аахене...

— «...в городе Аахене снова поместили в лагере для военнопленных. Там я сразу заболел брюшным тифом, пролежал в лагерном изоляторе около трех недель. После выздоровления меня взял к себе бауэр — крестьянин Ганс...»

— Кёльц...

— «...Ганс Кёльц. Его большой дом в окружении двух небольших лачуг и помещений для животных находился в нескольких километрах западнее Аахена, недалеко от бельгийской границы. У него было шесть коров, четыре лошади и другие животные. Мне вменили в обязанность кормить их и ухаживать за ними, вывозить навоз на огород. Вместе со мной работал...»

— Француз...

— «...работал француз «Арно из солнечного Марселя», как он себя называл. В начале 1945 года нас освободили англо-американские войска. Мы были свободными. Арно приглашал меня в Марсель, но я пошел вслед за американскими войсками, где пешком, где подвозили негры на машинах. Они чаще всего были шоферами. И постепенно пробирался через Германию...»

— На родину...

— «...через Германию на родину...»

Опять вступил Голиков, сказал, обращаясь к Бовину:

— Вы считаете возможным называть родиной страну, которую предали?

— В данном случае я называю родиной место, где родился.

— Так, понятно. Продолжайте, Юрий Петрович.

— «...на родину. В районе Дрездена скопился большой поток советских, польских и чешских репатриантов. Молодых русских ребят собирали отдельно от других национальностей и направляли на пополнение в воинские советские части. Меня направили в 344-й гаубичный артполк 329-й стрелковой дивизии, где я представился как Бовин Василий Иванович...»

— С версией...

— «...с версией, что проживал в Орловском детдоме. За несколько дней до демобилизации мне полковой писарь из 344-го полка, старший сержант Соколов Дмитрий, посоветовал и с моего