Искатель, 1999 №2 - Станислав Васильевич Родионов

сто пятьдесят граммов виски. Мой приятель, моряк, привозил дешевое индийское виски. Ну, с помидорчиком, да на лесном воздухе, оно пошло, как в рай покатилось…

Человеку свойственно угадывать. Варустин вел рассказ обстоятельно, как бы оставляя мне для угадывания временной простор. Ну как можно разбогатеть в лесу, совершив убийство? Ведь там никого, кроме грибников да ягодников.

— Встал я с дерева отдохнувшим и как бы налитым свежей силой. Набросил на плечо пустой рюкзак… И мать честная! Морда из кустов на меня смотрит. Срываю ружье…

— Подождите. Чья морда?

— Вот и думаю: чья морда? На медвежью не похожа. А она, морда, из кустов выходит. Господи, лошадь. Белая лошадь. И настолько светла и блестит, что казалась отполированной. Под седлом…

— Откуда же лошадь в лесу, да еще в глухом?

— Рядом шоссейка проходила. И какие теперь глухие леса…

От угадывания я отказался. Если только не подключить дикую фантазию: Варустин вывел белую лошадь на шоссе, сел в седло, доскакал до первой сберкассы, где убил и ограбил.

— А к седлу приторочены две большие дорожные сумки. Я огляделся. Думаю, не лесного ли объездчика лошадь. Никого, лишь грибники вдали аукаются. Долго я стоял, ждал хозяина. Хлебом лошадь угостил… Никого нет. Ну, думаю, а что в сумках-то? Отстегнул ремни, глянул… И сел на траву, как подкошенный дьявольской силой… Деньги! Сторублевые пачки. В тот момент я не считал, но как потом оказалось — триста тысяч…

От картины, воображаемой им, Варустин нервно провел пальцем по губам и затем по вискам. Слюнявил их? Не потому ли два вихорка стоят петухами? Он вздохнул так, что воздух в моей маленькой кубатуре шелохнулся и шелохнул его височные «петухи».

— Мне было тридцать восемь лет. Я прожил их как бы впустую: ждал того, что впереди. Ни на чем не останавливался, потому что все было не главным. Главное впереди. А уж к сорока. Замороженная жизнь. И вот оно, главное, передо мной, на белой лошади. Вы меня понимаете?

Я кивнул. Моя работа — понимать. О понимании меня спрашивал почти каждый преступник. И я всем кивал, ничуть не лицемеря. Но это было понимание особое, второразрядное, что ли, поскольку прежде всего я понимал потерпевшего от этого преступления.

— Следователь, я догадался, что это мой час. Он пришел. Из одной сумки высыпал в рюкзак, вторую взял в руки… И тогда пришлось совершить убийство.

— Пришел хозяин? — догадался я.

— Никто не пришел… Лошадь-то пойдет домой, люди спохватятся, начнут поиски и облавы. И я решился.

— Варустин, так кого же вы убили?

— Ее, белую лошадь.

— А человека?

— Что я, фашист? Да и не было никакого человека.

— Итак, вы застрелили лошадь, — констатировал я, чтобы исключить всякое недопонимание.

— Да, белую.

«Убийство лошади» в кодексе не значилось. В то время не было и такого состава преступления, как истязание животного. Но имелась статья о присвоении найденного имущества. Правда, при определенных условиях. Первое: имущество должно быть государственным либо общественным.

— Варустин, и чьи это были деньги?

— Да уж не работягины.

— А чьи же?

— Государственные, там и какая-то бумажка с печатями лежала.

Вторым признаком состава преступления была ценность находки. Тут сомнений не оставалось: триста тысяч по тем временам были деньгами солидными. Средняя дача в хорошем месте стоила тысяч двадцать пять. В общем, в действиях Варустина имелся чистый состав статьи девяносто семь Уголовного кодекса.

— Что же делать?

— Труп-то лошадиный так не оставишь… Наткнутся, поднимут тревогу. Метрах в двадцати был обрушенный блиндаж еще от войны. Доволок по земле туда лошадь, сбросил и комьями земли закидал. Топориком туристским дерну нарубил… А сверху камнями да ветками…

Часа три работал, если не больше. Ну, и вернулся домой. Деньги спрятал. Никогда не догадаетесь, куда. В холодильнике смастерил вторую стенку. А дальше?

— Именно, что дальше?

— Казалось бы, действуй. Но начнешь жить на широкую ногу, могут увязать с пропажей денег. Надумал переменить место жительства, да ведь заподозрят: деньги пропали и Варустин сразу уехал. Я вам скажу: жить без денег тяжело, но жить с деньгами, которые нельзя тратить, — натуральная пытка…

Кроме профессионального интереса, подследственные интересуют меня и как личности; кроме профессионального интереса к преступлениям, меня привлекают и те социальные истории, которые привели к роковой черте. Но я не любитель заглядывать в концы недочитанных книг. Здесь пришлось заглянуть — жильцы его дома заставили, — поэтому разговор делался неинтересным: я знал, что рассказ Варустина, каким бы закрученным ни был, кончится банально, как фильм о любви. То есть как жизнь удачливого потребителя — квартира, машина, дача, ну, и преферанс. Поэтому спросил я с некоторой ленцой:

— Ну, и как вышли из этого тяжелого положения?

— Завербовался на железную дорогу в Карелию. Время пройдет, вернусь с якобы заработанными большими деньгами. Этот год показался мне каторгой. Жил с бригадой из пяти человек на хуторе. Благоустраивали полосу отчуждения вдоль полотна. Короче, вырубали деревья. Подъем в пять, еда, топор и термос с собой — и в любую погоду, в темь и грязь, в мороз и в дождь… С угра до вечера. Сон как под наркозом. На досках, чтобы не проспать. Деньги привез, но мизерные. Да мне важно, что побывал на заработках… И понял, что без денег счастье тоже бывает, но другое. Отсутствие денег как бы понижает уровень счастья…

Мне так и хотелось вставить, что обилие денег уровень счастья не повышает. Но я боролся со своим желанием вступать в посторонние разговоры. Варустин хотел вступить именно в такие разговоры.

— Вот, говорят, судьба, рок… Я думаю, что судьба — это один из вариантов собственной жизни. А разве не может быть второго варианта, третьего? И почему судьбу представляют, как число целое? А половина судьбы? Половину жизни я прожил на зарплату техника. Ну, а вторую-то мог прожить иначе. Половину своей судьбы…

— И вы начали тратить деньги, — поторопил я.

— После одного глупого случая. Дело в том, что жена пока ничего не знала. В магазине ей очень понравилась кофточка. Ну, я и пообещал купить ко дню рождения. Через неделю, значит. А заработанные деньжата уже кончились… Кофточка дорогая, индийская. Пришел я в универмаг… Свободный доступ… Короче, унес кофту…

— Украли?

— Сдуру, конечно. В день рождения подарил. И опять нестыковка: размер не тот. Иди, говорит, обменяй. Говорю, чек, мол, выбросил. Пойдем, предлагает, вместе. Что делать? Тут и взял одну пачку купюр. Явился в универмаг, показал кофту и выдал легенду, мол, у меня болезненная забывчивость, не заплатил за товар. Внес деньги, обменял кофту. Ну, и пошли траты. Есть