Искатель, 2001 №2 - Станислав Васильевич Родионов

стихов на отвратительно серой бумаге. Развелось их как собак нерезаных, добавил мэтр про себя, открывая книжонку на первой попавшейся странице. С минуту он ошарашенно вчитывался и вдруг разразился здоровым жеребячьим хохотом. — Вы только послушайте! Сколько живу, столько и удивляюсь:

Когда Гамзат о Родине писал

Вдали восхода краски розовели,

И разбиваясь брызгами у скал…

И дали неоглядные синели,

И Ленин выходил в Колонный зал.

— Удивительное борзописание! — давился мэтр, едва удерживаясь в кресле. — Логически это звучит так: как только Гамзат начинает писать о Родине, вдали ни с того ни сего розовеют краски, которые потом разбиваются о скалы и там же, вдали, почему-то становятся синими, и Ленин, ошеломленный всей этой процедурой, покидает свой мавзолей и несется в Колонный зал. Убийственно! Ха-ха! Слушайте, это надо записать для студентов Литературного. Образец классического графоманства!

Критик внезапно почувствовал, как напрягся и нахмурился его незваный гость. И в ту же секунду до него дошло, что этот сборник вовсе не молодого провинциального дарования, обделенного вниманием московской критики, а его… этого настырного и неприятного козлобородого типчика. «Черт… Вот это конфуз… Что называется, влип…»

Мэтр захлопнул книжонку и как ни в чем не бывало произнес:

— Знаете, я давно уже не пишу рецензий… Я уже от этого как-то отошел. Так что обратитесь к кому-нибудь другому. Извините. Глаз у меня уже… не алмаз!

Гость мрачно возвышался над креслом хозяина, будто мраморная могильная плита, и минутное его молчание показалось критику вечностью. Борзописец шумно сглотнул слюну и угрюмо произнес:

— Вы не поняли… Стихи тут ни при чем. Главное, от вас нужна хорошая и доброжелательная статья на автора этой книги. Его необходимо поддержать. Он скоро возглавит самую сильную партию, которая спасет Россию

Господи! — простонал про себя критик. Этот человек, рифмующий «розовели» и «синели», собрался спасать Россию? Какая наглость!

— К сожалению, я не причастен к политике и не уверен, что именно политики спасут страну, — сказал с раздражением мэтр. — Мир, как писал Достоевский, красотой спасется. Так что извините.

— Вы опять не поняли, — повторил гость настойчиво, и в его интонации появились угрожающие нотки. — У нас реальная сила, а не какие-то иллюзии. Ваше дело написать, а наше заплатить. Насчет публикации вам также не нужно будет беспокоиться.

— Боже! — отчаянно воскликнул критик. — За что такие мучения?

— Мы хорошо платим! — напирал козлобородый. — Кстати… — он снизил голос до полушепота, — нам известно, что ваш сын нуждается в пересадке почек. Еще нам известно, что вам негде взять валюту. А мы вам можем предоставить и то, и другое.

Непрошеный гость тут же вытащил из кармана пачку долларов и бросил ее на стол.

На следующее утро в прокуренный кабинет редактора «молодежки» влетела запыхавшаяся женщина. Она обвела помещение таким ошалелым взглядом, что у Закадыкина затряслись поджилки. Он торопливо отпустил развалившегося перед ним фотографа, и, не успела дверь за фотографом захлопнуться, женщина тут же истерично разрыдалась.

— Закадыкин! Они превратили его в свинью! Они зарезали его! Закадыкин…

Полежаева задохнулась, и редактор торопливо налил воды из графина. Зинаида дрожащими руками схватила стакан, сильно ударила им по зубам, захлебнулась, закашляла и наконец без сил рухнула в кресло.

— Пожалуйста, успокойся… Расскажи все по порядку. Кого зарезали? Кого превратили в свинью?

— Мужа моего! — крикнула Полежаева и заплакала.

Она долго искала в сумочке платок, всхлипывая, размазывая по щекам слезы, и Закадыкин терялся, не зная что делать.

Он налил еще воды и протянул ей.

— Перед тем, как зарезать, они накачали его какой-то гадостью и откормили желудями, — продолжала По-

лежаева, судорожно глотая воздух. — Сегодня утром пришел один из их банды и все рассказал…

Перед глазами Закадыкина поплыли настольная лампа, стол, стена… Нелепые слухи, уже год ошарашивающие город, опять подтверждались. Но ведь получается бред? Он лично брал интервью у директора этого кооператива на его ферме и ничего ужасного не заметил. Свинарник как свинарник. Только свиньи похоленей. А сам директор был настолько добр, что отвалил редакции свиную тушу килограммов на сто двадцать, причем не моргнув глазом.

— Зинаида, успокойся! Вокруг предпринимателей всегда роятся нелепые слухи. Это уж как правило. Все наша российская зависть! Поверь!

— Нет! — перебила Полежаева. — Я чувствую, что так оно и было. Слухи на пустом месте не рождаются! Да и сам ты что-то знаешь, Закадыкин! Вижу, что знаешь!

— Нет-нет! — закачал головой газетчик, пряча глаза под стол. — Ничего не знаю! Ей-богу, ничего.

— Закадыкин, врешь!

Редактор суетливо достал из стола пачку сигарет и затравленно захихикал.

— Ей-богу, какой-то вздор… Просто фантастика! Ха-ха! М-да, — лепетал он, трусливо прячась от пронизывающего взгляда Полежаевой за клубами табачного дыма. — М-да… Ей-богу… Бывает же такое? Кстати, в милицию уже заявила?

— Ты полагаешь, нужно заявить?

— Нет-нет! Ничего я не полагаю! — одернулся редактор, торопливо закуривая сигарету. — Знаешь… Это такое болото. Ей-богу… Я тебе не советую.

— А я к тебе пришла не за советом! — грубо перебила женщина.

— Сейчас мы вместе пойдем в милицию, и ты будешь свидетелем моего заявления. Если они не почешутся, ты предашь все огласке!

У редактора снова перед глазами поплыли стены, и тягучая ослиная тоска разлилась по его двенадцатиполосным жилам. Главное, сейчас никуда не вляпаться. Главное, не позволить втянуть себя в эту крысиную грызню из-за власти. Там, наверху, знают за что борются. В случае победы им отваливается по солидному шмоту ветчины. А тут, внизу, — это совершенно ни к чему. Есть, правда, категория воинствующих дураков, которые рвут глотки бескорыстно, но все это холопствующее сословие… Мы не из их числа… Определенно, не из их!

— Я думаю, что пока не нужно ничего никуда подавать. Если это действительно слухи — нас с тобой поднимут на смех…

— Нет! — отрезала Зинаида.

И Закадыкин, понял, что на этот раз ему не открутиться. Теперь его тихий кофейный мирок будет разрушен до основания. Вот тебе и не вляпаться… Надо же?

— Зинаида, я убежден, что над тобой зло подшутили.

— Закадыкин, ты всегда был трусом. Но не будь хоть сволочью! — с надрывом крикнула женщина, и редактор, не произнеся больше ни слова, стал обреченно напяливать пиджак.

Дьявольщина… Может, оно и к лучшему? Может, им, свыше, захотелось испытать мою силу духа? М-да…

Заявление молодых людей в Управлении внутренних дел никого не всполошило. Сонный дежурный, выслушав надрывный рассказ женщины, недовольно проворчал, что им следовало бы обратиться в РОВД к начальнику угрозыска, а «переться» в Управление не было никакой необходимости. Он откровенно зевнул и послал к какому-то инспектору на