Искатель, 2001 №2 - Станислав Васильевич Родионов

в открытую форточку, врывались совершенно фантастические воспоминания, и он удивлялся, что когда-то был поэтом. Вспоминались друзья, братья-стихотворцы, жена, дочь. Вспоминались стихи, сюжеты, замыслы. И однажды утром очень ясно Полежаев вспомнил телефон редакции.

Как-то после обеда, когда сторож по обыкновению завалился за фермой прикорнуть, Полежаев прокрался в сторожку и набрал телефон Закадыкина. В ту же секунду, к своему великому изумлению, он отчетливо услышал сиплый голос своего друга. Значит, та, старая жизнь, не была миражом? Значит, ничего ему не приснилось? Значит, все, что ему приходило в голову в перерывах между желудями, было правдой?

Полежаев попытался что-то крикнуть в трубку, но слов не получилось, а прозвучало только грубое безобразное хрюканье. Несколько раз дозванивался он до редакции, но ни разу не смог выговорить ни словечка. И в один прекрасный день, в очередной раз набрав запретный номер, бедняга неожиданно услышал голос своей бывшей супруги. Только тогда он окончательно понял, что ему больше не суждено вернуться к человеческой жизни. И внезапные рыдания прошибли его грубую свиную оболочку.

Однажды, уже поздней осенью, по огромной свиноферме «Нуф-Нуф» разгуливали среди свиней и корыт редактор областной «молодежки» Закадыкин и директор кооператива «Возрождение» Хвостов.

— Да-да! Был у нас весной такой поэт Полежаев, — говорил директор, задумчиво морща нос. — Прекрасно помню! Жаль, не долго. Меньше месяца… Сами понимаете, поэты — народ неусидчивый. Вот так. М-да. Куда поехал, спрашиваете? Откуда мне знать? А вот его заявление об увольнении я храню как реликвию. Сами понимаете — автограф! Кто знает, может лет через двадцать люди назовут его гением.

Закадыкин вглядывался в лицо директора, в его жиденькую козлиную бородку, самодовольно оттопыренную нижнюю губу и никак не мог вспомнить, где он мог видеть этого типа?

— Странная порода у ваших свиней, — говорил Закадыкин, — никогда не думал, что свиньи могут быть таких размеров. Скажите, как вам это удается?

— Разумееется, не за счет комбикормов, — слащаво улыбался директор, — а благодаря замечательной естественной пище. Кстати, знаете ли вы, какая на свете самая полезная пища?

Закадыкин, вертя головой, искренне выкатывал глаза, отваливал директору комплимент за комплиментом, рассыпался в благодарностях от имени народа, и уверял, что именно подобного рода предпринимательство и поднимет Российскую Федерацию до мирового уровня. Не упустил он возможности и слегка пожурить кооператоров за то, что они не являются патриотами своей области и отправляют мясо куда-то в другой конец страны. Но он очень надеется, как и все население области во главе с Обломовым, что в магазины их города будет тоже кое-что перепадать.

Козлобородый скромно улыбался в свою бороденку, и поскольку уши у него от официальных комплиментов не вяли, Закадыкину показалось, что все это уже происходило, что все это уже кем-то давным-давно прожито, и бедный газетчик опять мучился: да где ж он мог видеть эту козлиную бороду?

Директор с министерским гонором пообещал, что со следующего квартала завалит родную губернию первосортной свининой, и в знак достоверности с барского плеча великодушно отвалил редакции небольшой презент в виде первоклассного борова.

— Выбирайте любого! — небрежно бросил Хвостов и, видя смущение полуголодного журналиста, по-отечески подбодрил: — Кооператив наш не беден, и мы можем позволить себе подобные подарки! Не стесняйтесь! Ну, что же вы? Или только бумагу марать мастера? Ну, хорошо! Если вы не решаетесь, тогда выберу я.

И в ту же минуту боров, на которого указал Хвостов, показался Закадыкину похожим на Полежаева. Журналист изо всех сил зажмурил глаза и дико затряс головой. Переутомился, подумал он, и вдруг отчаянный визг свиньи, которую четверо здоровенных сукиных сынов с матюками потащили на скотобойню, пронзил его насквозь. Боже, да что же это такое? Там ей перерезали глотку, и Закадыкин, переживая ее предсмертные хрипы, почему-то вспомнил последние строки своего исчезнувшего друга:

Нужно быть, вероятно, породы свинячей,

Чтоб на пойло пустить

всю российскую кровь.

Все вы — сукины дети и твари собачьи,

И фальшива махровая ваша любовь!

И уже потом, когда редактор молодежной газеты любезно прощался с директором милосердного кооператива, на небе как-то быстро и тревожно потемнело. Над головой нависли сонные тучи, и Закадыкин из последних сил старался сдержать откуда-то накатившую зевоту. Он лихо тряс директору руку и опять вяло думал, что определенно где-то встречался с этим типчиком. Ну, да черт с ним!

В багажник «Жигулей» погрузили огромную свиную тушу, и машина тут же тронулась с места.

— Да! — внезапно вспомнил директор, сорвавшись за автомобилем. — Не забудьте выполнить мою просьбу!

— Объявление? Дадим обязательно! — махнул в ответ Закадыкин и устало откинулся на сиденье.

Ну, вот и день прошел, а снова ничего не успел, подумал он сонно. Зато устал как собака. Ничего, теперь домой… Впрочем, нужно заехать в редакцию и дать это дурацкое объявление:

«Приходите в любое время дня и ночи! Если вам некуда идти, если вы разочарованы в жизни, если вы устали от вечного хамства, лжи, равнодушия; если вы уже не в состоянии бороться за место под небом, за кусок хлеба, за право хоть как-то наладить свой быт, кооператив «Возрождение» ждет вас!»

Александр АНДРЮХИН

ОДНАЖДЫ В ПРОВИНЦИИ

Этот жуткий сон повторялся Зинаиде каждую ночь. После того дня, когда ее пропавший муж внезапно позвонил в редакцию, ей с сатанинским постоянством стала сниться сырая темная комната с отвратительно казенным запахом и ржавыми решетками на окнах. В комнате присутствовал плешивый майор, сидевший напротив над раскрытой папкой. Он сладострастно пожирал Зинаиду кошачьими глазками, и ужасное чувство безысходности витало в этих облупленных стенах. Майор шнырял по ее вырезу на вечернем платье, которое в этой обстановке было неуместным, и Зинаида еще больше втягивала голову в плечи и поджимала свои сверкающие ноги.

— Итак, вы утверждаете, что зарезали его без посторонней помощи? — в сотый раз спрашивал майор, ухмыляясь и показывая прокуренные зубы.

— Да, утверждаю!

Зинаида замечала, как вздрагивал майор, и холодная струя недоумения сквозила в его сияющих глазах. Но через минуту блудливая усмешка опять озаряла его протокольную физиономию.

— Так за что вы, говорите, зарезали этого почтенного гражданина? — продолжал насмешливо мент, и вены на его бычьей шее раздувались, когда взгляд застревал на сверкающем декольте подследственной.

— Он убил моего мужа и дочь, — отвечала она тихо, отбивая зубами морзянку.

И плешивый майор вздрагивал повторно, и к недоумению в глазах примешивался ужас.

— Довольно пудрить мозги! Откуда у тебя, у десятиклассницы, муж и семилетняя дочь?

Зинаида прятала лицо в ладонях, пытаясь локтями