Холод в Берлине - Эуджен Овидиу Кирович

зал рукой. – Я просто хочу объяснить вам, что здесь происходит. Наши собратья, янки, по одну сторону баррикад, и Советы – по другую, они изо всех сил пытаются построить собственные утопии на руинах рейха, в то время как немцы, насколько я могу судить, просто хотят забыть о войне и вернуться к жизни до появления Гитлера. Советские люди – фанатики: они считают, что построить коммунизм можно даже в такой стране, как Германия, с ее давними традициями милитаризма, консерватизма и частной собственности. Это их утопия. Американцы – яростные антифанатики: они хотят помешать русским и превратить Германию в оплот против них. Едва перестав сбрасывать бомбы на немецкие города, они ждут, что немцы в одночасье превратятся в их союзников и даже друзей, и все ради пресловутой жвачки и банок тушенки. Суть в том, что, когда утопия одного человека становится антиутопией другого, противостояние почти неизбежно. А эта страна – шахматная доска, на которой противники разыгрывают ходы.

– Вы забыли о французах, – напомнил я.

– Не забыл. Они не относятся ни к фанатикам, ни к антифанатикам, а представляют собой отдельный лагерь. Назовем его лагерем циников. Они пытаются построить свою собственную маленькую утопию: уютный протекторат, населенный трудолюбивыми, благодарными немцами, готовыми на них работать. И похоже, вполне преуспевают.

– А как насчет вашего лагеря, сэр?

Селли затушил сигарету в пепельнице и сразу же закурил новую.

– Мы – лагерь реалистов или, по крайней мере, хотим себя таковыми считать. У нас есть свои, сугубо личные неурядицы в Индии, на Ближнем Востоке и в других точках, и рано или поздно нам понадобится помощь заокеанских друзей. К счастью, мы давно привыкли мыслить широко. Скоро всем придется выбирать, на чьей они стороне, но мы уже сделали свой выбор. Поберегитесь, приближается тяжелая артиллерия.

К столику со стаканом скотча в руке и сигаретой в уголке рта вальяжной походкой подплыл Гарднер.

– Надеюсь, вы, лимонники[21], не пытаетесь завербовать моего парня, – подмигнул он Селли.

– Как знать, – отозвался тот.

– Руки прочь! Джейкоб, в вашем приглашении мой стол. Девятый. Но сперва я хотел представить вас парочке знакомых.

Он схватил меня под локоть и повел в сторону. Я помахал на прощание Лейтону и Селли, которые ответили тем же и продолжили беседу.

– Чудесно смотритесь в смокинге, – отвесил комплимент Гарднер. – Прямо юный магнат.

– Спасибо. Где Белфорд? Я его еще не видел.

– Пожалуй, его не назовешь общительным парнем. Но Смит мне сказал, что для интервью все готово. В половине десятого зайдите в комнату двести один на втором этаже.

– Отлично, спасибо.

– А завтра мы организуем ваше возвращение в Штаты. Слышали, что на самом деле произошло с той девушкой? Всех переполошила, но хотя бы оказалась жива и здорова.

– Не жива и не здорова. Вся история со Штутгартом – выдумка. Я почти не сомневаюсь, что Шульц изнасиловали в Митте, но ей удалось сбежать и перебраться в наш сектор. Там ее и убили. Вероятно, недалеко от дома, где я нашел тело.

– И кто же убил?

– Неизвестно.

– Отчего вы так убеждены, что она не в Штутгарте?

– У меня с собой фотографии, которые я сделал той ночью. Хотите на них взглянуть? Они в сумке, в машине.

– Нет-нет, не стоит. Не сейчас. Смотрите, генерал Клей.

Хор голосов в зале резко умолк, словно радиоприемник выдернули из розетки. На обтянутый голубым атласом подиум поднялся генерал и встал перед микрофоном.

После приветственной речи открылись две пары высоких дверей, гости хлынули в столовую и засуетились в поисках своих столов. Я попытался продолжить разговор с Гарднером, однако за нашим круглым столом собралась слишком большая компания, чтобы удержать его внимание. Я помалкивал, поглядывая на часы и слушая, как музыкант во фраке бренчит на белом рояле.

Позже Гарднер представил меня двум берлинцам за нашим столиком, подчеркнув мои немецкие корни. Первый, старик с благородными чертами лица и копной седых волос, был именитым хирургом, который теперь восстанавливал систему здравоохранения в городе. Второй, высокий и худощавый мужчина примерно того же возраста, стал новым директором Берлинского филармонического оркестра.

На лицах обоих читалась одинаковая смесь сдержанного удовольствия и вежливой грусти проигравших, вынужденных сидеть за одним столом с победителями. Никто не пытался давить на чувство вины берлинцев, хотя они явно ощущали себя на невидимой грани между темным прошлым и открывшимся неопределенным будущим.

В двадцать минут десятого я извинился, вернулся в уже почти опустевший парадный зал и поднялся по главной лестнице в широкий коридор второго этажа. Нужная комната оказалась первой слева. Я постучал и, не дождавшись ответа, провернул ручку и вошел.

В просторных апартаментах горел свет. Коридорчик вел в комнату с двумя удобными кожаными креслами и столиком посередине. В дальнем конце находилась открытая дверь в спальню. На столе стояли графин с виски, два хрустальных бокала и вазочка с тающими кубиками льда. В пепельнице дымилась сигара – ее словно только-только оставили там. Я быстро заглянул в спальню, затем в ванную, но нигде не было ни души. Кто бы ни зажег эту сигару, он вышел через главную дверь.

Я бросился обратно в коридор и в дальнем конце заметил человека в форме, спешно шагавшего к лестнице.

– Эй! Майор Белфорд! – крикнул я, однако мужчина не обратил на меня внимания и спустился.

Я побежал за ним, но, когда добрался до подножия лестницы, ведущей в бальный зал, его и след простыл.

Я выкурил сигарету, затем вернулся за свой стол. Гарднер удивленно вскинул брови:

– Ну и ну, шустро же вы.

– Его там не было, – отозвался я и осушил стоявший передо мной нетронутый стакан виски, затем наполнил его вновь. – Если это был очередной розыгрыш, то совсем несмешной.

– Давайте выйдем.

Мы взяли с собой в парадный зал бокалы и сели за один из высоких столиков. Прием подходил к концу, и самые нетерпеливые уже небольшими группками стекались в фойе.

– Что произошло? – спросил меня Гарднер.

– Белфорда там не было. Похоже, он ушел прямо перед моим появлением, или же кто-то обставил все так, чтобы создалось такое впечатление.

Гарднер нахмурился:

– Ничего не понимаю. Смит обещал, что он там будет. Правда.

Я закурил сигарету и сделал глоток виски.

– Знаете что? Забудьте. Я даже не знаю, существует ли Белфорд на самом деле. Но что я точно знаю, так это то, что мне надоели все эти игры и секреты. Пора возвращаться домой.

– Мне известно об Анне, – внезапно бросил Гарднер.

Его слова сразили меня, точно пуля, и я долго молча глядел на него.

– Что вы сказали?

– О вашей сестренке. Не сердитесь на меня, но после знакомства