Смерть Отморозка. Книга Вторая - Кирилл Шелестов

что хочет остаться, побыть с Мелиссой. Я понимала, что дело не в Мелиссе, а в Клотильде, я сказала ему об этом прямо… Но он сразу вскипел, крикнул, чтобы я не лезла не в свое дело! Я замолчала, не желая рассердить его еще сильнее… Я не хотела, чтобы другие заметили, что мы ссоримся. Потом вы с мадам Анной уехали, а потом и месье Камарк попрощался, сел на свой мотоцикл и укатил. Я было обрадовалась, решила, что теперь, с его отъездом все закончилось… Жан-Франсуа не будет так страдать… И вдруг Клотильда поднимается и заявляет, что ей нужно ненадолго отъехать. Это было настолько неожиданно!..

— Да, пожалуй, это действительно было немного странно, — задумчиво подтвердил Реми.

— Это было непристойно! Хозяйка вечера вдруг бросает гостей, мужа, дочь и куда-то уезжает. Помните, как удивился ее отец? Он спросил, куда она собралась, а она ответила, что скоро вернется, у нее, видите ли, возникло небольшое дело! Какие могут быть дела в субботу вечером?! На дне рождения дочери! Смешно! Она даже не потрудилась придумать правдоподобное объяснение. Я думаю, все догадались, что у них с месье Камарком свидание.

— Мне кажется, никто даже не подумал об этом! — неуверенно отозвался Реми. — Мне, во всяком случае, не пришло в голову ничего подобного. А тебе? — обратился он к Шанталь.

— И мне! — недовольно пожала она острыми плечами. — Мало ли что могло случиться? Например, порвалось платье, и она решила съездить домой переодеться. Или внезапное недомогание, да мало ли? Никто не придал этому значения…

— Какое платье?! Все было ясно, как день! — их замечания лишь раздражали Лиз. — Просто вы были заняты другим, а я думала только о нем! И тут Жан-Франсуа заявляет мне, что ему тоже нужно срочно уехать! Я сначала не поняла, спрашиваю: «Мы едем домой?». А он: «Нет, я один!». Я совсем растерялась: «А как же я?» — «Попроси кого-нибудь, тебя подвезти!». — «Но что я скажу в объяснение?…» — «Придумай!». Он вскочил из-за стола, быстро пошел к стоянке, я — за ним, хотела сесть в машину… Он крикнул мне: «Убирайся!». Так грубо!.. Он никогда со мной так не разговаривал… Тронулся с места и уехал. Я осталась одна и расплакалась. Мне было так обидно, так больно! Он крикнул на меня с такой ненавистью, будто я была его главный враг!

По щекам ее покатились слезы.

— Потом через некоторое время я все-таки пришла в себя. Мне не хотелось возвращаться за стол с заплаканными глазами, отвечать на вопросы, где Жан-Франсуа. Я немного прошлась и стала ждать на стоянке, когда кто-нибудь из гостей поедет домой. Появились Адель и Патрик, вы их знаете, они живут недалеко от нас, я попросила их подвезти меня. Сказала, что у Жана-Франсуа что-то с машиной, и он срочно погнал ее в гараж. Может, они и догадались о чем-то, но расспрашивать не стали, просто подвезли меня и все… Можно воды? — попросила она, поднимая голову.

Норов и жена Кристофа поднялись одновременно. Норов встретился с ней глазами, кивнул и сел на место. Она молча принесла Лиз воды. Лиз сделала несколько глотков.

— Я ждала его несколько часов, выглядывала в окно, выходила на улицу, я очень нервничала, у меня было дурное предчувствие.

Она обращалась преимущественно к Норову, хотя все остальные слушали ее, затаив дыхание.

— Я даже боялась звонить ему… Наконец показалась его машина. Я бросилась к ней… Он открыл дверцу… на него было страшно смотреть! Он был весь в крови, бледен, как мертвец… не мог идти… Я сразу поняла, что случилось что — то ужасное, непоправимое. У меня защемило сердце. Я подхватила его, повела к дому. Он пошатывался, как пьяный… Я спросила: «Что с тобой, шери?». А он сказал: «Я убил Камарка!». И рассмеялся… вернее, попытался рассмеяться… так ненатурально… жутко…

Она замолчала. В салоне воцарилась испуганная давящая тишина.

— Господи! — шепотом судорожно выдохнула жена Кристофа. Это было первое слово, сказанное ею за все время.

***

По прилету в Петербург для пассажиров бизнес-класса подали большой отдельный автобус. Пожилая пара, летевшая на первом ряду, Мордашов и Норов вошли в него. Бывшая губернаторша с внуком, спустившись с трапа, направились к автобусу для эконом-класса.

— А тут что, сопровождающих нету? — спросил Мордашов у Норова. — Сотрудников аэропорта?

— В Петербурге их не присылают. Водитель просто подвозит людей ко входу в терминал.

Мордашов ринулся к еще не закрытым дверям.

— Наташка, Наташка! — закричал он, высовываясь из автобуса и размахивая рукой. — Давайте с Колькой сюда, тут никто не проверяет!

Бывшая губернаторша, подхватив внука, ковыляя, поспешила к его автобусу. Глядя на нее, какой-то мужик, по виду работяга, тоже рванулся из толпы и вскочил следом за ней в салон, когда двери уже закрывались. Он огляделся с веселым недоумением, похоже, он был не совсем трезв.

— Опа-на! — воскликнул он. — Так это ж наш губернатор бывший! Я вас узнал!

Мордашов приосанился.

— Ну, было дело.

— А сейчас где, в Москве или тут, в Питере?

И, не дожидаясь ответа, попросил:

— Можно с вами сфоткаться?

Он достал телефон и протянул Норову.

— Щелкни нас, будь другом.

Он попытался обнять Мордашова за жирную спину, но не сумел ее обхватить и переложил руку ему на плечо. Норов сделал несколько снимков. Мужик проверил, все ли получилось.

— Путево! — восхитился он. — Жене покажу, а то не поверит!

— Может быть, тоже с тобой снимемся? — вдруг предложил Мордашов Норову. — На память…

— Лучше в другой раз, — ответил Норов. — Я сегодня не брился.

Годом позже он наткнулся в интернете на заметку о том, что сын бывшего саратовского губернатора Михаил Мордашов был заключен под стражу по обвинению в ряде серьезных преступлений: рейдерских захватах, хищении государственной собственности, мошенничестве, отмывании денег, неуплате налогов. Арест Миши совпал с окончанием сенаторского срока его отца. Поскольку переизбрания не последовало, было ясно, что шансы избежать тюрьмы у Миши невелики. Некоторые из статей когда-то инкриминировались самому Норову, и он испытал нечто вроде сочувствия к прежнему врагу.

***

— Это ложь! — хрипло крикнула Шанталь. — Ложь! Мой сын не мог никого убить! Он был музыкант! Гениальный музыкант!

Лиз посмотрел на нее со смесью сострадания и презрения.

— Прости, Шанталь, но ты никогда не понимала его так, как я… Никто не понимал… Я не хотела делать тебе больно. Я вообще никому не хотела делать больно, даже Клотильде. Но я страшно устала держать все это в себе…

— Ложь! — не унималась Шанталь. — За всю свою жизнь он никого не обидел! Он был светлым!.. Даже в