Смерть Отморозка. Книга Вторая - Кирилл Шелестов

детстве не дрался с мальчишками! Помнишь, Реми, когда ему было шесть лет, он подобрал вороненка со сломанным крылом и выхаживал его? Его все любили!..

Голос ее срывался, Реми шагнул к ее креслу и обнял за худые плечи.

— Тише, дорогая, тише, успокойся, — забормотал он, закрывая собой от остальных ее дергающееся лицо.

Она обхватила его руками и прижалась седой головой к его бедру.

— Ложь! — твердила она. — Неправда! Он был такой беззащитный! У него были руки музыканта, не убийцы!

— Ты права, конечно, права… — уговаривал Реми, гладя ее по волосам.

— Мама, тебе нельзя волноваться! — возбужденно молил Кристоф. — У тебя больное сердце, мама! Пожалуйста, успокойся!

Вскочив, он беспомощно кружил возле родителей.

— А прут, Лиз? — спросил Норов. — Это ведь был ваш прут, не мой?

— Наш. Он лежал в багажнике машины. Я сама положила его туда дня за три до этого, чтобы при случае завезти папе. Нам он все равно был не нужен, а папа собирался посадить кусты у дома на «Мельнице».

— Значит, когда я звонил ему в тот вечер и просил найти адвоката, он отвечал мне из машины! — догадался Норов.

Лиз горько усмехнулась.

— Он не искал адвоката.

— Подумать только, ведь это я сказал ему о том, что у Брыкина с Камарком назначена встреча! Может быть, натолкнул его этим на мысль об убийстве…

— Вряд ли это имело какое-то значение, месье Поль. Он уже не владел собой… Это была болезнь, тяжелая неизлечимая болезнь, которая сжигала его изнутри много лет!.. Тут все сошлось: и обида на людей за то, что карьера не удалась, а жизнь не сложилась, и ревность к Клотильде, и неприязнь к Камарку, — ведь он всегда держался с таким превосходством!.. В тот вечер все вырвалась наружу… так страшно и безобразно!

— Он рассказал вам, что именно произошло? — обратилась к ней мадам Гейнсбур.

— Нет… Да я и не расспрашивала. Налила ему немного коньяка… помните, месье Поль, вы дарили ему на Новый год дорогой коньяк?… Бутылка так и стояла, почти непочатая… мы с ним успели выпить только по рюмочке… Я заставила его принять душ, переодеться… Собиралась уложить его, но тут заявилась Клотильда!..

— Она видела Жана-Франсуа? — спросил Норов. — Неужели она не заметила его состояния?

— Кто, Клотильда?! Не смешите меня! Она всегда была озабочена только собой! Она ворвалась, как ураган, стала выкрикивать мне свои глупые претензии… Будто бы я что-то не так сказала Мелиссе… Нет, вы только подумайте! Из-за нее Жан-Франсуа только что совершил страшное преступление, он убил человека, навсегда изуродовал свою жизнь, мою, а эта злая, бессердечная эгоистка кричит на меня за какие-то нечаянные слова!.. Как я ненавидела ее в ту минуту! Я бы ударила ее, но тут на ее голос вышел Жан-Франсуа и сказал ей, чтобы она уезжала. Он был такой больной, разбитый, еле мог говорить… У меня сжалось сердце при его виде, а она даже не обратила внимания!

— И она ушла?

— Из дома, месье Поль. Но не из нашей жизни.

— А потом? Вы не говорили с ним об этом?

— Зачем? Если бы он захотел, он сам рассказал…

***

— Подождите, Лиз, — проговорил Норов, потирая лоб и пытаясь припомнить обстоятельства. — Но в воскресенье мы вместе обедали в Кастельно, с нами еще был дьякон… Жан-Франсуа был несколько подавлен, но в целом выглядел как обычно…

— Нет, месье Поль, просто он всегда хорохорился при вас, шутил, задирался, старался выглядеть веселым и дерзким. Он вел себя иначе, чем со мной, не желал показывать вам, как ему на самом деле плохо. Он боялся, что вы будете считать его неудачником.

— Я и не считал. Он мне очень нравился, я даже любил его…

— Я знаю, месье Поль… Я благодарна вам за это.

— Мы были друзьями, зачем притворяться перед другом?

Лиз взглянула на него и отвела глаза.

— Наверное, вы не до конца его понимали, месье Поль… Как и все остальные.

— Что вы имеете в виду?

— Не знаю, как вам объяснить… В его отношении к вам была какая-то двойственность… Он тянулся к вам, любил ваше общество, ведь вы единственный человек, с которым он мог тут поговорить о музыке, о жизни, об искусстве… Ему было с вами интересно… Но было и другое…

В затруднении подбирая слова, она сжимала и разжимала пальцы.

— Он иногда вдруг раздражался на вас… Как бы обижался, понимаете?…

— На меня? За что?

— Порой он начинал говорить, что вам в жизни повезло, что вам все далось легко: деньги… все такое…. Что вот вы можете жить в свое удовольствие, заниматься тем, чем хочется, путешествовать, писать о Пушкине, а он должен торчать здесь, в Кастельно… А ведь он — не хуже вас, даже талантливее!.. И потом, вы обычно разговаривали с ним так… снисходительно, что ли… Будто не принимали его всерьез… Как бы свысока…

— Я? Да что вы, Лиз!

— Да-да, просто вы этого не замечаете. Вы часто говорите с людьми в таком тоне. Я-то считаю, что вы имеете на это право, ведь вы — богатый человек и все такое, а Жана-Франсуа воспринимал это иначе. Вы не считали его ровней… Да что сейчас об этом говорить! — безнадежно махнула она рукой. — Теперь это уже не имеет значения.

Норов нахмурился:

— То есть, он мне просто завидовал, да, Лиз? Поэтому и решил меня подставить, да, Лиз?

Она смутилась и чуть покраснела.

— Не судите его слишком строго, месье Поль. Он действовал импульсивно, под влиянием обиды… В воскресенье во время обеда вы опять спорили с ним, подсмеивались, иронизировали… Я видела, что это его задевает, хотя он и не показывал. Потом вы с мадам Анной уехали на выставку, а мы сели в машину, чтобы ехать домой, и вдруг он мне говорит: «Нам надо заглянуть в жит к Полю». Я удивилась: зачем? Ведь месье Поля… то есть, вас, там нет, а он: «Это ненадолго. Необходимо избавиться от этой штуки, она же все еще в багажнике!». Я: «От какой штуки?». А он: «Ты что, не понимаешь?». — «Нет, извини…». Тогда он рассердился, затормозил на обочине, выскочил и открыл багажник: «Смотри!». Я увидела этот страшный прут, весь в крови и еще в чем-то желто-белом… Все уже застыло, запеклось… Я перепугалась ужасно, говорю: «Давай я его отмою и мы опять воткнем его на место, никто даже не догадается.» А он так усмехнулся зло и говорит: «Нет, мы сделаем иначе, умнее». И мы поехали к вам, месье Поль…

Норов остро взглянул на нее.

— Вы подбросили