Убийство в подарок - Карен Дюкесс

Гордон кивает, и Уайетт очень старательно записывает кличку, словно через мгновение собирается поднять глаза и объявить: «Э-э, дружище, Виноградная Весна не могла выиграть. Ее сняли со старта непосредственно перед забегом. Констебль, немедленно арестуйте этого человека!»

Хореограф начинает елозить.

– Это всё? – Он встает и пытается нас выпроводить. – У меня сейчас частный урок.

Мы уже почти выходим, когда Уайетт осведомляется, остался ли у Гордона ключ от салона и квартиры Трейси.

– Конечно, и что с того? – отвечает тот. – Думаете, я убил бывшую жену? Но зачем? Она меня уже бросила. Убив Трейс, я бы ее не вернул, правда?

Глава восемнадцатая

Из «Ча-ча-ча у Гордона» мы идем прямо в ближайший клуб, где заказываем ланч. Из овощей тут только красный лук в моем гамбургере и пюре из зеленого горошка, поданное к картофельно-мясной запеканке для Эмити и ромштексу для Уайетта. К тому моменту, когда мы заканчиваем, я одуреваю от смены часовых поясов, пищевого похмелья и передозировки информацией, которая включает «факты» о мнимом преступлении, веер зацепок, которые могут быть существенными, а могут и не быть, а также подробности жизни людей, либо примеряющих на себя вымышленную личность, либо адаптирующих собственную жизнь к сюжету, оплаченный нами как подлинный. Я уж не говорю про вопросы о мотивах моей матери. Мне нужно вздремнуть.

Уайетт тоже страдает от разницы во времени и возвращается вместе со мной в коттедж, чтобы переодеться и выйти на пробежку, которая, как он думает, его оживит. Эмити, хоть она и самая старшая из нас, отправляется на автобусе в соседнюю деревню, где, как считается, останавливалась Джейн Остин.

Пока мы с Уайеттом пересекаем центральную лужайку, я думаю о нашем разговоре за ланчем. Я поинтересовалась у Эмити, писала ли она когда‐нибудь о женатых парах, и она ответила: никогда, поскольку ее привлекают, как она выразилась, «три “у”: увертюра, увлечение и услада», иначе известные как флирт, влюбленность и долгая счастливая жизнь.

– Никто не захочет читать о том, как люди набирают вес после женитьбы, или проводят вечера каждый за своим кроссвордом на телефоне, или радуются, когда муж уезжает в командировку и можно есть на ужин хлопья и просыпаться по утрам на почти не смятых простынях: просто потянешь за уголок, и кровать заправлена. Настоящий экстаз.

Мы с Уайеттом приближаемся к салону «Прическа на загляденье», окна которого закрывают жалюзи. Трейси, видимо, взяла антракт. Я интересуюсь у спутника, что он думает о «трех “у”» Эмити. Он фыркает.

– Она писатель-романист, этим все сказано.

– У вас с Бернардом и правда все так плохо? – Мне просто необходимо поговорить с реальным человеком о реальных отношениях.

– Наша дружба грозит исчезнуть вместе с перелетными птицами, – отвечает он.

– Это в буквальном или в метафорическом смысле?

– Вероятно, в обоих.

Мы переходим через улицу. Эдвина стоит на посту у окна, отодвигая и отпуская занавеску. Я машу рукой, а Уайетт коротко отдает миссис Флэшер честь.

По дороге я спрашиваю, где они с Бернардом познакомились.

– На вечере по сбору средств Одюбоновского общества. Я недавно бросил юридический факультет – изначально нелепая идея моих родителей-адвокатов, – и работал у сестры, фирма которой и обслуживала благотворительный раут. Мы с Бернардом разговорились за коктейлями. Ему понравились мои такос с хрустящей свининой и салатом из хикамы, а мне понравились его скулы.

– Прекрасная «увертюра».

– Когда Бернард рассказал, что держит магазин для любителей птиц, я расхохотался. Это звучало так олдскульно и по-взрослому, и в то же время на удивление забавно. Он оказался старше меня на десять лет. И знал кучу всего: о размахе крыльев, типах миграции и прочие детали о наших милых пернатых друзьях. А я не знал вообще ничего. Бернард спросил мой номер и позвонил на следующий день. Я не оговорился: не написал сообщение, а позвонил по телефону.

– Очаровательно.

– В итоге он пригласил меня на ранний ужин в таверне в одном из соседних городков. Сказал, что хочет показать мне ласточек до темноты, и я подумал, что «Ласточки» – это название модного бара. Но после ужина мы поехали к реке, и Бернард подвел меня к воде. Мы просто стояли, и я понятия не имел, что мы там делаем, поэтому начал слегка дергаться. А потом увидел их – крошечные точки вдалеке. Сначала похожие на размытое облачко, потом более отчетливые крапинки, и наконец рой трепещущих черных пятен заполонил небо.

– Это и были?..

– Да, ласточки. Сотни птиц, пикирующих и кружащихся в небе, словно в постановочном танце. Они напоминали сигнальный дым, или гимнастический номер с лентами, или, я не знаю, водяной смерч. Распадались на фигуры и создавали новые, как в игре «Волшебный экран». Бернард называл это мурмурацией. Я даже не знал, что есть такое слово. Так ласточки защищают друг друга: сила в количестве. В общем, было красиво. Словно я, сам не зная, искал нечто, а теперь оно предстало передо мной в великолепном полете. Я видел, как птицы свивались в смерч, сужающийся книзу, словно ввинчивались в землю. И вдруг небо опустело. Бернард сказал: «Ласточки устроились на ночь». – Уайетт улыбается, как будто снова переживает тот момент. – Через месяц я стал работать в магазине «Привет, пташки!».

Я останавливаю его, положив ладонь ему на руку.

– Ты просто вот так изменил всю свою жизнь? Удивительно импульсивный поступок.

Если не сказать – безумно импульсивный.

Мы минуем сырную лавку, а возле канцелярского магазина слышим музыку. Это джазовое фортепиано, и доносится оно из заведения на углу – узкого зальчика с деревянным полом из неструганых досок и несколькими столами с разномастными старыми стульями. Внутри человек подметает пол. Едва я понимаю, что это Дев, он поворачивается к двери и вытряхивает наружу кучу пыли. Мы с Уайеттом закашливаемся.

– Простите великодушно. Я не видел… ой, Кэт, привет. – У Дева закатаны рукава. Лоб блестит от пота.

– Да ничего страшного, – говорю я и представляю ему Уайетта.

Мужчины жмут друг другу руки.

Вывеска над баром очень короткая: «Мох».

– Интересное название, – отмечает мой спутник. – Было написано «Мохито», но часть букв отвалилась?

– Что? – не понимает Дев. Вид у него растерянный. – Да нет, это просто мох. Зелень такая. Люблю его с детства. Приезжал сюда в гости к бабушке, гулял по лесу, ложился на мшистую подстилку и наслаждался. – Он смеется, потупив взгляд.

– Какой милый образ. – Я представляю, как растягиваюсь рядом с Девом на бархатной мшистой постели, и картинка получается скорее пикантная, чем милая.

Уайетт заглядывает в бар.

– На вид уютное местечко.

– То ли еще будет. – Дев качает рукоятку метлы туда-сюда, будто собирается вальсировать с ней. – Мы открываемся в восемь, если вдруг захотите зайти. –