Утерянный жемчуг - Крис Велрайт

пришлось этого делать, если бы он был достойным человеком, — злобно прошептала Мэйлинь и испугалась собственных слов. До переезда в Синтору она считала, что любит брата, несмотря ни на что. Но, прожив здесь несколько лет, она осознала, что в глубине ее души таилась ненависть.

Рука матери взметнулась и с громким шлепком приземлилась на щеку дочери.

— Да как ты смеешь такое говорить о своем брате? Если бы ты ни родилась, то я бы помогла ему со всем справиться, если бы ты ни пила мое молоко, не тратила мои силы, не болела так часто, то я бы заметила, что моего сына втянули в азартные игры те отвратительные выродки! Все они, да ты! Мой сын был подарком небес, будь он жив, мы бы сейчас не жевали чумизу и не пили жидких похлебок!

Она схватила Мэйлинь за волосы, потянув ее в угол комнат, после чего отпустила и со всей силы толкнула в спину, чтобы та упала на колени.

— Моли у него о прощении за свои грязные слова! — Мать указала пальцем на вырезанную из дерева статуэтку и табличку под ней с именем брата.

Именно в Синторе Мэйлинь задумалась: а чем она хуже его? Чем дочь хуже сына? Чем таким обладают мужчины и что такого умеют, чего не по силам женщинам? Неужели она рыбачила хуже других мальчишек? Неужели труд дочери по дому легче труда сына в учебных заведениях? Пока ее брат пропивал их семейные деньги, она подметала, стирала пыль, носила воду, готовила, шила одежду. Она делала все, чтобы ее брат мог вернуться ранним утром, упасть в чистую постель, съесть горячую еду и помыться в теплой воде. А что делал он?

— И все же, — упрямо сказала Мэйлинь, резко повернув голову на мать. — Мы здесь именно из-за того, что мой брат взял в долг у опасных людей, а потом напился и погиб под колесами телеги. Я не буду извиняться перед таким человеком!

— Ах ты! — Мать бросилась в угол, схватила метлу, выдернула из нее ивовый прут, подскочила к Мэйлинь и обрушила на нее свой гнев. Нанося по телу дочери удары, она не прекращала кричать:

— Да как ты смеешь такое говорить о своем брате? О том, кто тебя старше, и тем более о том, кто умер! Хочешь доставить ему проблем и на том свете? Он оступился и попал в беду, потому что его мать была занята тобой! А что проку от тебя? Ты — дочь, и ты покинешь семью, кто позаботится о нас с отцом в старости? Кто купит нам гробы и похоронит? Синторцы так жадны, что даже клочка земли под захоронение не дадут! Они сжигают своих покойников! Такой ты нам участи хочешь? Бесполезная, никчемная и злобная девка!

Из глаз Мэйлинь полились слезы. Но не от боли, хоть та и была сильна, а от обиды. До того, как она переехала в эту провинцию, она не задумывалась над тем, что уклад их семьи старомоден. Она общается с мужчинами, ведет с ними дела, торгуется, договаривается — все это необходимо, чтобы работать. Чтобы приносить деньги в семью — туда, где даже не пытаются понять ее!

Она не торгует своим телом, не касается мужчин, не ходит в злачные места и даже в праздники работает или помогает по дому. А ее брат… Разве она не права, когда говорит, что это он виноват в их переезде? Если бы Мэйлинь родилась в мужском теле вместо своего брата, то не позволила бы себе такие глупые и гнусные поступки. И пусть боги по итогу забрали у него жизнь, а об умершем не нельзя говорить плохо, Мэйлинь хотелось кричать о том, каким он был откровенным мерзавцем, и что помер так, как такому и полагалось — нелепо и бесчестно.

Но как бы громко она ни кричала, мать бы все равно ее не услышала. Она жила в другом мире и отвергала все новое, потому что это рушило ее покой.

— Что здесь происходит? — прогремел сильный голос отца. — Прекрати ее бить, иначе мы не найдем ей жениха. Кто возьмет увечную?

— Спина — не лицо. — Мать все еще задыхалась от гнева и усталости от того, что пришлось столько раз уронить прут на спину Мэйлинь. — Ей суждено выйти за крестьянина или работника, таким людям все равно, что там у нее со спиной, лишь бы не была слишком страшной и больной.

Мать взялась перечить отцу, но все же бить Мэйлинь перестала.

— Иди ко мне, дитя, — отец поманил к себе Мэйлинь, — и расскажи, что тут случилось.

Но мать снова начала кричать:

— Случилось то, что она решила опозорить наш род и спуталась с мужчиной! Вся улица видела, как он хватал ее за разные места! Все соседи уже знают. Кому мне теперь такую дочь пристроить? Я говорила, что не надо было пускать ее на работу. Сидела бы дома — не принесла бы бед.

— Это правда? — сурово спросил отец.

— Она видела только тень, а говорит, что разглядела всего тигра, — отозвалась Мэйлинь, вспомнив местную поговорку. Она не могла бы объяснить отцу, отчего посторонний мужчина держал ее за руку, дотронулся до ее талии и вытаскивал ее из окна лавки, но она надеялась, что он верит ей и знает, что она бы никогда не совершала того, в чем обвиняла ее мать.

— Ты уже достаточно наказана, иди на свою циновку, останешься без ужина, — отец не любил криков жены и с возрастом стал избегать лишний раз ввязываться с ней в ссоры. Но Мэйлинь знала, что как только мать уйдет из дома на двор, он подсунет ей за занавеску пару пшеничных лепешек.

Глава десятая

Если бы не отец, то Мэйлинь не смогла бы вечером пойти в гостиницу. Мать была на нее так зла, что не желала выпускать из дома. Она считала, что теперь все сэянцы в округе будут обходить их стороной. Но деньги есть деньги, они нужны их семье, а никто, кроме Мэйлинь, не зарабатывал их в достаточном количестве, чтобы не умереть с голода и холода. А зимы тут и правда были страшные.

До этого Мэйлинь никогда не видела снега. Она помнила, как в первый год своего пребывания в Вите однажды вышла на улицу и поразилась,