Утерянный жемчуг - Крис Велрайт

Мэйлинь нахмурилась. Возможно, он просто напыщенный сынок какого-то влиятельного чиновника, поэтому и получил должность линши, а сам тупой, как старый деревянный крючок. Даже не может по-человечески объяснить, что ей следует делать.

Она бросила короткий взгляд на идущего рядом слугу. Несмотря на ее протесты, господин Лиджу все равно приказал ее сопроводить. Молодой человек был одет очень просто и лицо у него было непримечательное. Зато на его поясе висел короткий меч — подходящее оружие для тесных улиц и постоянной давке в торговых рядах.

— Как давно ты служишь у господина? — Мэйлинь надеялась, что ее спутник болтлив, как все слуги.

— Достаточно долго, чтобы держать язык за зубами. — Он предугадал ее желание что-то выведать о господине и довольно грубо его пресек.

Если Лиджу окружил себя преданными людьми, то глупцом он точно не был. Он разбирается в людях или умеет ими вертеть. Можно ли доверять такому человеку? Что если он убьет ее после того, как получит всю нужную информацию?

Нет это все нелепо, — Мэйлинь отрицательно покачала головой, обругав себя за излишнее воображение. Все же он линши и ведет следствие, будет слишком подозрительным, если один из его свидетелей и доносчиков погибнет. Если, конечно, он внес ее имя во всякие свои ведомственные бумажки… Ведь если никто не знает, кто такая Мэйлинь и что она делала для следствия, то и ее смерть никого не заинтересует.

Но что, если Лиджу тоже причастен к убийству? От этой мысли ее охватил ужас. Ведь она ничего не знает про него, кроме его должности. Почему, например он уже был в гостинице внизу, когда случилось убийство? Что он там делал и кого ждал? И почему он никогда не носит формы Ведомства Безопасности?

Ей захотелось схватиться руками за голову и закричать на всю улицу. Ее богатая фантазия раз за разом рисовала все худшие варианты того, во что он вляпалась.

Мэйлинь подошла к дому, который теперь выглядел еще более убогим после богатого убранства поместья господина Лиджу. Она сдержала волнение и спокойно поблагодарила слугу, коротко поклонившись. В этот момент из крохотного оконца появилось лицо ее матери. Она бросила хмурый взгляд на Мэйлинь, и та поспешила внутрь.

Отец, скорее всего, ушел на рынок. Родители старались ужиться на новом месте, но у них это получилось хуже, чем у Мэйлинь. Синторский давался им с трудом, обычаи и правила вызывали недоумение и несогласие, цены на рыбу — ужас в глазах, а повадки северян и вовсе отвращение. Мать считала их распущенными, жадными и потерявшими всякое достоинство, а отец — жестокими и твердолобыми глупцами. Мэйлинь знала, что синторцы, в свою очередь, считали сеянцев мягкотелыми и вертлявыми лжецами. Истина была где-то посередине, но старшее поколение этих двух народов никогда бы не согласилось понять друг друга. Так и ее родители предпочитали общаться только с сеянцами, редко говорили на языке синторцев и плевали тем в след, если выдавалась такая возможность.

Мать шумно чистила котел, не произнося ни слова. Она никогда не была разговорчивой, но сегодня ее молчание казалось тяжелым и настораживающим.

— Кто этот человек? — не поворачиваясь спросила мать. — Тот, что пришел с тобой.

— Это работник хозяйки гостиницы, — не раздумывая, соврала Мэйлинь. — Последние несколько дней неспокойно, и она приказала проводить меня до дома.

— Только тебя? — Мать подняла голову, прекратив чистить котел. — Или у нее на всех девушек есть по охраннику?

Мэйлинь промолчала. Она проверила, не сварилась ли булькающая на печи каша, после чего подошла к настенной полке и достала оттуда бережно спрятанную в глиняную коробочку приправу. Она сама собрала головки чеснока, просушила их на солнце и растолкла в мелкую крошку. Мэйлинь часто подглядывала за тем, что делают на кухне гостиницы и пыталась, как могла, повторять рецепты разных соусов и специй.

Приготовить полноценное блюдо, как повара, она бы все равно не смогла. Ее семья не закупала свиных окороков или курятины, которых так обожали богатые гости гостиницы. Не тратилась на специи, не приобретала много овощей и предпочитала обходится только дешевым зерном, рыбой или потрохами. Но Мэйлинь все равно запоминала все, что видела на кухне гостиницы, и иногда мысленно прокручивала в голове порядок приготовления того или иного блюда.

— Скажи мне все, как есть, пока не пришел отец. — Мать внезапно поднялась и зло посмотрела на дочь. — Это другой народ и другая страна. Я знала, что так случится. Знала, потому что ты — ужасная дочь, которая всегда норовит принести неприятности. Этот город слишком пестрый и богатый, а такие дурочки, как ты, легко ведутся на чужие деньги. Ты из жадности или зависти решила податься в проститутки, я права?

Мать сложила руки на груди и медленно наступала на дочь, как туман, надвигающийся на горы.

— Нет, матушка! Я не делала ничего, за что нашей семье стало бы стыдно.

— А я вот слышала о другом. — Мать склонила голову на бок, прищурилась и пыталась заглянуть в глаза Мэйлинь, но та держала голову опущенной. Когда гневался родитель, полагалось проявлять смирение. Даже если он не прав, ты можешь попытаться его переубедить, но перечить нельзя. Без семьи никто не выживет, и потому у сэянцев царила строгая иерархия внутри дома. Дети рождались для того, чтобы приносить пользу или выгоду. Сыновья оставались в семье, чтобы заботиться о родителях в старости, а дочери отдавались за выкуп в другую семью, чтобы стать там помощью и рожать детей.

— Я слышала, — продолжила мать, — что ты потеряла всякий стыд и зарабатываешь, развлекая мужчин, которые, не стесняясь, трогают тебя прямо на улице!

Мэйлинь тихо вздохнула. Она догадалась, что соседка растрепала матери о том, как они с Лиджу выбирались из окна.

— Это я виновата! — сокрушалась мать. — Не надо было пускать тебя работать в ту гостиницу. Так и знала, что ты глупая и слабая и обязательно навлечешь беду. Вот и за что мне это? Мало того, что мы оказались в этой проклятой провинции, так теперь моя дочь подалась в проститутки! Боги наказывают меня! Или может, — она прекратила вопить и снова посмотрела на Мэйлинь, — может ты — проклятое дитя? Все беды от тебя! Если бы мой сын был жив, нам бы не пришлось сюда переезжать.

— Нам бы не