Смертельный код Голгофы - Филипп Ванденберг

она. — А я не уверена. Это подсказывает мне, скорее, мое шестое чувство, а на него влияют определенные обстоятельства.

Профессор вопросительно посмотрел на Фелицию.

— Несколько дней назад я начала разбирать бумаги, документы, короче, все, что оставил мой муж. Поначалу я взялась за эту работу с отвращением, чувствуя себя незваным гостем в жизни другого человека. Но я понимала, что рано или поздно придется разобраться с его бумагами, и стала ночи напролет корпеть над ними. И чем больше материалов я просматривала, тем более чужим становился мне человек, за которым я была замужем четыре года. Да, я была замужем за незнакомцем. Речь не идет о том, что у каждого из нас была своя профессия и работа, мы оба зарабатывали деньги и иногда не виделись неделями. Все это как раз совпадало с нашими представлениями об отношениях, в которых у каждого есть свое свободное пространство. Я вдруг поняла, что Арно вел совсем другую жизнь, а вовсе не ту, которую выставлял напоказ.

— Другая женщина?! — Гропиус сам испугался своего вопроса и поспешил добавить: — О, извините мне мою бестактность!

Фелиция сосредоточенно мешала ложечкой в кофейной чашке и, не поднимая головы, переспросила:

— Другая женщина? Кто знает, во всяком случае меня не удивит, если я сделаю и это открытие.

— Вы имеете в виду, что ваш муж вел двойную жизнь? В нескольких местах, в разном окружении?

— Я думаю, что можно сказать и так.

— И его смерть может быть связана как раз с этим?

— Ну, пока это мое объяснение всему.

Гропиус состроил мученическую физиономию, как будто хотел сказать: «С каким удовольствием я бы вам поверил…»

Тут Фелиция поднялась и скрылась на минуту в соседней комнате. Когда она вернулась, у нее в руках была папка. Она хотела что-то сказать, как в дверь позвонили. Фелиция положила папку на столик и пошла открывать.

— Это почта, — сказала она извиняющимся тоном, возвращаясь в зал, и отставила посылку, завернутую в желтую бумагу, в сторону. Потом взяла папку и сказала:

— Вот здесь, взгляните, я совершенно случайно на это наткнулась, счет в швейцарском банке на имя Арно Шлезингера с вкладом в десять миллионов евро.

Гропиус слегка присвистнул, что совершенно не вязалось с его манерами.

Профессор спросил:

— И вы ничего не знали об этом счете? В смысле — эта сумма вполне достаточна для того, чтобы отойти от дел еще в юности и наслаждаться жизнью. Вы уверены, что этот счет вообще существует?

Фелиция кивнула:

— Я уже узнавала. Со счетом все в полном порядке. Кроме того, мне даже удалось установить, каким образом деньги оказались на счету. Арно положил их туда сам, наличными. Вот просто так взял и достал из чемодана!

— И ваш муж ни разу ничем не намекнул, что вообще-то вы чертовски богаты, простите мне такое выражение.

— Ни разу. Наоборот, по сравнению со мной Арно жил, скорее, скромно. На одежду и обувь я трачу круглые суммы, но я хорошо зарабатываю. Не прикажешь же мне все это носить в банк и каждый день любоваться выписками со счетов?

— Похоже, что ваш муж именно так и делал!

— Может быть, так и было, — подтвердила Фелиция и добавила: — Но это еще не все.

Она взяла выписки и вышла.

Невольно взгляд Гропиуса остановился на желтой посылке. События последних дней сильно обострили его шестое чувство. А только что услышанное вовсе не способствовало уменьшению его тревог. Поэтому он прочел на посылке, что получателем была Фелиция Шлезингер, а отправителем — известная компания посылочной торговли.

— В этом доме есть и другие загадки! — Фелиция вернулась из соседней комнаты, в ее руках была стопка авиабилетов. — Все на имя Арно Шлезингера, большинство прошлогодние: Рим, Париж, Турин, Лондон, Тель-Авив, один в Майами и дальше до Ки-Уэст, Флорида, даже не использованный. Но все это время Арно должен был находиться, по его утверждению, на раскопках в Израиле.

— Вы уверены в этом? — Гропиус испытующе посмотрел на Фелицию.

— Что значит «уверена», — пробормотала Фелиция раздраженно, и Гропиус впервые увидел, как у нее на виске проступила темная венка, — мы регулярно созванивались, время от времени из Израиля приходили письма. Зачем Арно устраивал передо мной этот спектакль? У нас была неплохая семья, во всяком случае я так думала. Возможно, я была слишком доверчива и наивна, и уж точно слишком глупа.

Голос Фелиции звучал гневно и плаксиво одновременно, поскольку ничто так не обижает женщину, как ее обманутое доверие.

Гропиус сделал вид, будто не обратил на это внимания.

— Вы ожидали эту посылку? — спросил он неожиданно.

Погруженная в свои мысли, Фелиция посмотрела на посылку, потом взяла ее в руки, прочла адрес отправителя, потрясла коробку и ответила:

— Нет, не имею понятия. Какая-то торговля по каталогам.

Нервозность профессора не осталась незамеченной для Фелиции. Она считала Гропиуса человеком, умудренным опытом, который знает, как поступить, в любой ситуации.

Фелиция начала открывать посылку. Гропиус подскочил к ней, вырвал коробку из рук и поставил перед окном на пол. Потом схватил Фелицию за руки и внимательно посмотрел ей в глаза:

— Фелиция! Это бомба! Вы ни в коем случае не должны открывать эту посылку!

Фелиция испуганно смотрела на него:

— Что же делать?

— Это срочно нужно убрать отсюда, выкинуть вон!

— Но куда? — спросила она, охваченная волнением.

— Вон отсюда, главное — подальше выбросить! — Гропиус выбежал из дома, открыл багажник своей машины, вернулся и вынес посылку.

— Может быть, позвонить в полицию? — только и успела крикнуть Фелиция вслед отъезжающему автомобилю.

— Позднее! — едва услышала она в ответ, и автомобиль скрылся за поворотом.

Гропиус мчался вниз к долине, к карьеру. Он уже не был абсолютно уверен, что решение было правильным. Он не понимал, что с ним происходит, чувствовал себя будто во сне. Вероятно, все, что свалилось на него за последние дни, было слишком тяжелым испытанием для психики, и оно не могло пройти бесследно. Может быть, это было самым глупым решением, какое он только мог принять: мчаться по извилистой дороге с бомбой в багажнике, не имея никаких шансов уцелеть, если эта штука взорвется у него за спиной. От страха его затошнило, а горло будто сдавила железная рука. Перед глазами в моросящем дождике расплывалась узкая лента дороги. Гропиус засмеялся громко и без стеснения, как смеются в мгновения глубочайшего страха. Он смеялся как сумасшедший, поняв, что его жизнь может закончиться у следующего дерева, бессмысленно и бесследно.

Он доехал до набережной и повернул направо. В паре километров к северу, в Гмунде, дорога расходилась, и одно