Ольга Лаврова - Подпасок с огурцом

-- Я-то ждал... -- медленно, с надрывом говорит Ким. -- Я-то вам верил, как оракулу... больше, чем себе! Где ваши глаза, Муза Анатольевна? Чем Фалеев хуже Фаберже?!

-- Ну-у, наехало. Кто велит верить мне, как оракулу? В искусст-ве есть один непогрешимый судья -- время.

Ким начинает нервно и беспорядочно метаться по комнате.

-- Это я слышал, слышал. Естественный отбор -- только пос-мертный. Надо, чтобы косточки твои сгнили, тогда человечество спохватится: был на свете большой художник Ким Фалеев. На шута мне посмертная слава, если сегодня я имею кукиш?

-- Не нужна -- не бери, -- уже сердится Муза.

-- Нет, возьму! Но возьму, пока живой! Искусствоведы обожа-ют писать: "Умер в нищете и безвестности". Не желаю подыхать в безвестности на радость будущим искусствоведам!

Он хватает фигурку и срывается вон, только грохает входная дверь.

x x x

Вдруг как-то неожиданно в деле наступает перелом. Хотя начи-нается знаменательное утро с события не столь уж впечатляюще-го.

Когда Зыков возил студентов на опознание копий, с ним непре-менно пожелали встретиться члены общественного совета музея -- они горели стремлением помочь следствию. Зыков и думать о них забыл, а они дали о себе знать по междугородке. Оказывается, объявили собственный розыск, списались с любителями живопи-си и выяснили, что Плющевскому музею предлагали купить две картины. Копии того Врубеля и Венецианова, что были переве-шены Пчелкиным и уцелели.

-- Те, что ворам не пригодились? -- уточняет Зыков.

-- Ну да. Предлагали письменно из Москвы. От имени Боборы-кина. Прикрылись уважаемой фамилией, понимаете?.. Письмо? Нет, не сохранилось, так как музей отказался, нет средств... За что же спасибо? Это наше кровное!

x x x

Возвратившись в Москву, Томин в форме и с объемистым портфелем выходит из здания Ленинградского вокзала. Идти недалеко: вон уже знакомый шофер из Управления машет рукой от машины. И надо же тому случиться: в это время здесь оказался Цветков. Бесцельно скользнув взглядом по широким вокзаль-ным ступеням, он обомлел: Саша с юга в милицейской фуражке!

Отъезжает машина, увозя Томина, Цветков бросается звонить. У Боборыкиных не берут трубку. Он стоит в будке и слушает длинные гудки, осмысливая размеры катастрофы.

У Боборыкиных некому подойти к телефону: Муза на работе, Альберт -тоже, а старик Боборыкин... сидит в кабинете Зыкова.

-- Долгонько мы с вами болтаем о том, о сем, молодой человек, -произносит он неприязненно. -- Да, бывают коллекционеры такие, бывают сякие. И художники бывают такие, сякие, пятые и десятые. Ваши вопросы не содержат ни малейшего криминально-го уклона. Между тем меня пригласили в качестве свидетеля. Позволю себе спросить: свидетеля чего? Чем Ван Дейк отличает-ся от Ван Гога?

Раздается телефонный звонок: Томин сообщает о приезде.

-- Багажа много? -- осведомляется Зыков.

Томин излагает содержание приведенного "багажа".

-- Теперь уж никаких сомнений, -- говорит, наконец, Зыков, косясь на Боборыкина. -- Здешние обстоятельства вам извест-ны?.. Да, как раз занимаюсь, но не уверен. И даже то, что вы привезли... боюсь, это не удастся использовать, так сказать, в сыром виде... Вы хотите его прямо сейчас, параллельно?.. Согла-сен, давайте попробуем.

Положив трубку, Зыков с минуту молчит, затем возвращается к разговору.

-- Вся наша беседа -- только способ получше к вам присмот-реться. Следователю простительно.

-- Не знаю, я не следователь.

-- А допустите, что следователь, и прикиньте: какие из ваших поступков, намерений способны меня заинтересовать.

-- Я еще не впал в детство, чтобы забавляться подобными играми, молодой человек. Но, зная, что вы уже консультирова-лись с моей дочерью...

-- С ней консультировался не я.

-- Нет? Впрочем, неважно. Очевидно, речь опять о преслову-той краже картин, которая не имеет ко мне ни малейшего каса-тельства.

-- Напрасно вы считаете, что краденые картины не имеют к вам касательства. -- Зыков кладет руку на папку с делом. -- Фамилия "Боборыкин" здесь фигурирует.

-- Моя фамилия?!

x x x

У входа в Планетарий Томин ожидает Альберта. Он успел переодеться. Альберт выходит из Планетария, окруженный тол-пой ребят. Томин отступает и, оставаясь незамеченным, слушает и наблюдает дальнейшую сцену.

-- Ну-с, никакого впечатления? -- добродушно спрашивает Альберт.

-- Не очень, Ал-Ваныч. Выросли мы из этого.

-- Знаете, мой дед работал в Пулковской обсерватории. -- Лицо Альберта становится задумчивым и строгим. -- Иногда меня пускали посмотреть в телескоп. Вот там открывалось живое небо. С ума сойти! "Бездна звезд полна...". Ну, дуйте по домам.

Большинство ребят прощаются и гурьбой уходят, но четверо задерживаются.

-- Ал-Ваныч, Воронцова-Вельяминова я прочел, а Фламмариона в библиотеке нет.

-- Ладно, дам.

-- Можно к вам на дом заехать? Я бы как раз до следующего кружка...

-- На дом? Не стоит, Андрюха. Позвони, договоримся.

-- Ал-Ваныч, специальный факультет астрономии есть? -- спрашивает другой мальчик.

-- Нет, только отделение на физмате.

-- Туда разве пробьешься!

-- А ты дерзай! Если мы себя сдуру не угробим, человеческое завтра -там. -- Альберт указывает на небо. -- И, может быть, там мы наконец поймем, кто мы и для чего...

-- А ваш дед тоже был астроном?

-- Нет, Маришка, механик. Что-то там налаживал, смазывал, чистил. Росточком тебе по плечо, словно гномик... Порой, ребята, мне кажется, я выжил в войну лишь потому, что понимал, над блокадным небом есть другое, вечное... Хотите, прочту стишок? Автор -- один американец.

"Есть белая звезда, Джанетта.

Если мчаться со скоростью света,

Езды до нее десять лет -

Если мчаться со скоростью света".

Альберта любят мальчишки и девчонки, его ученики. У Аль-берта умные и добрые глаза. Альберт читает стихи!.. Вот так-то, инспектор Томин. Сколько ни живи на свете, а жизнь найдет, чем озадачить!..

"Есть голубая звезда, Джанетта.

Если мчаться со скоростью света,

Езды до нее сто лет -

Если мчаться со скоростью света.

Так к какой же звезде мы поедем с тобой -

К белой или голубой?"

-- Объясните идейный смысл, -- неожиданно заканчивает Альберт.

-- Философская грусть о несбыточном.

-- По-моему, наоборот, вера, что человеку в принципе все возможно!

-- Рви в астрономию. Астрономии нужны оптимисты. Ну, пока, ребята. Звони, Синельников.

Школьники уходят. Альберт, оставшись один в скверике, заку-ривает, отвернувшись от ветра, а когда поднимает голову, -- перед ним Томин.

-- Ты откуда? -- вскидывается Альберт.

-- Вас поджидал.

-- Да кто тебя сюда звал?!

-- Служба.

У Альберта спадает с глаз пелена. Где Саша с юга, урюк, толстый кошель?

-- Ха... -- говорит он, даже не глядя на предъявленное Томиным удостоверение. -- По мою душу из созвездия Гончих Псов?

-- Я рассчитывал встретить только зятя Боборыкина и потол-ковать с ним... в закрытом помещении. Но теперь думаю -- не лучше ли остаться на свежем воздухе и кое-что откровенно вам рассказать?

x x x

В кабинете Зыкова атмосфера накаляется.

-- Связи с Плющевским музеем? -- резко переспрашивает старик Боборыкин. -- Впервые слышу.

-- Почему же вы направили туда письмо с предложением купить эти две копии?

-- Ничего подобного я не предлагал!

-- Но сами копии у вас есть? Или были?

-- Молодой человек, любой, кто меня знает, скажет вам: Бобо-рыкин не то что на стену не повесит, но в дом не внесет студенчес-кую мазню!

-- Хорошо, допустим. В Плющевский музей обращались не вы лично. А кто-нибудь из членов семьи?

-- Исключено!

-- А мне кажется, что, напротив, очень похоже. Рассудите логически: музей мог согласиться. И кому он тогда выплатил бы деньги? Продавцу картин, не так ли? А продавцом числится Боборыкин.

-- Что значит "числится"? Такие сделки оформляются офици-ально.

-- Вот именно, товарищ Боборыкин, вот именно! Это я и подразумеваю. Делая предложение от вашего имени, некто твер-до рассчитывал на ваше участие.

-- С тем же успехом, молодой человек, некто мог рассчитывать на фальшивую доверенность. Или еще на что-нибудь. Вам лучше известны ухватки жуликов.

-- Так вы говорите, никаких связей с Плющевским музеем не было? Вынужден уличить вас во лжи. Вот справка, что в свое время музей приобрел у вас картину Перова.

x x x

Муза в расстроенных чувствах. Нетерпеливо переступая с ноги на ногу, она разговаривает по телефону.

-- Ну говори, Ким, говори скорее... Простить?.. Ладно, прощаю, не первый раз... А за что за другое? В каком смысле за будущее?.. Что?.. Куда ты уходишь?.. Ничего не разберу. По-моему, ты под градусом... Хорошо-хорошо, я постараюсь тебя понять. Протрез-вишься, тогда звони... Да не до тебя мне сейчас!

Муза спешит в спальню, где лежит на кровати одетый Альберт.

-- Алик, что случилось? Что ты лежишь-молчишь, сердце надрывается смотреть... Ну Алик, ну родненький, что с тобой?!

-- Я слушаю голоса давно умерших.