Современный зарубежный детектив-11. Книги 1-19 - Сол Херцог

Он сжимает челюсти, виски пульсируют, однако он знает, что я права. Он резко кивает, и Иден быстро распределяет страницы по комнате. Я бросаю взгляд на новые строчки, выделенные красным, затем перевожу взгляд на Доминика, на Курта.

– Может, нам просто прочесть это вслух?

– Ни в чем себе не отказывай, Крейн, – говорит он, широко взмахивая рукой. – С того места, на котором мы остановились.

Дрожа, я начинаю читать:

– Ты помнишь, что ты писал обо мне, Дик, в исследованиях моей болезни? Вот я зачитаю тебе твои собственные слова, прямо из книги: «Кто-то пишет о заживших шрамах, что является косвенной параллелью патологии кожи, но в жизни отдельного человека такого не бывает. Есть открытые раны, иногда уменьшающиеся до размеров булавочного укола, но все равно остающиеся ранами».

Я поднимаю взгляд на Доминика, перевожу дыхание. Собираюсь с духом.

– Ты всегда относился ко мне как к пациенту, потому что раньше я была больна. По твоим словам, мои раны остались навсегда – у меня нет никакой надежды на исцеление. Но ты ошибаешься, Дик: мои раны затянулись. Я больше не больна, я исцелилась. И я наконец-то смогу жить одна, без тебя.

Я нервно бросаю взгляд на Курта, затем снова на страницу.

– Когда ты дарил мне это кольцо, сказал, что я начало и конец всего. В то время эта идея казалась мне романтичной. Но сейчас эти слова звучат как проклятие.

Я громко сглатываю в тишине.

– Разве это не очевидно, что ты больше не счастлив со мной? И я тоже несчастлива. – Я протягиваю кольцо. – Поэтому… я отпускаю тебя.

– Это что, какая-то гребаная шутка?

Я в замешательстве, потом осмеливаюсь взглянуть на Курта. Он свирепо смотрит на меня.

– Выйдем! Сейчас! – Он открывает дверь на террасу, я неохотно следую за ним.

Я прикрываю створку, быстро оглядываюсь, чтобы убедиться, что мы одни. Взгляд Курта устремлен к горизонту, его руки крепко скрещены на груди. С океана дует легкий ветерок, и даже в палящую жару у меня по спине пробегает дрожь.

– Что ты ему сказала?

Я моргаю.

– Кому?

– Перестань прикидываться дурочкой, Крейн, – цедит он. – Я говорю о тебе и твоем жалком питомце Руперте. Ты рассказала ему о нас, не так ли? Что он знает?

Я качаю головой, сердце бешено колотится.

– Он ничего не знает.

– Чушь собачья! – выплевывает он. – Очевидно, ты говорила с ним о нас. Иначе зачем бы ему вставлять эту фразу о кольце?

У меня голова идет кругом, пока я подыскиваю оправдание.

– Это знаменитая цитата о любви Фицджеральда к Зельде. В ней есть смысл…

– Ты лжешь. – Он грубо стаскивает кольцо с пальца, держа его в нескольких дюймах от моего лица. – Я спрашиваю тебя в последний раз, Крейн: откуда Руперт узнал о надписи на этом гребаном кольце, которое ты мне подарила? Зачем ему это писать?

И прежде, чем я успеваю остановить себя, выпаливаю правду, которую – мне так стыдно признаться, Джона, – я скрывала даже от вас.

– Он этого не писал.

Курт сердито качает головой.

– Что?!

Я сглатываю, беру себя в руки.

– Это написала я.

– Не понял, – говорит Курт. – Что значит «это написала я»? Ты написала новую концовку?

– Курт, я все это написала. – Я заставляю себя встретиться с ним взглядом. – Я написала сценарий всего фильма.

Он непроизвольно отшатывается, глядя на меня с недоумением, затем издает шокированный кашляющий смешок и начинает с отвращением качать головой.

– Ты, должно быть, думаешь, что я идиот, не так ли? Ты, должно быть, думаешь, что я гребаный дурак. Сочинила эту историю о неожиданно обнаруженном таланте – голосе своего поколения. Что потом? Наняла этого безмозглого идиота за моей спиной в качестве подставного лица?

Я отвожу взгляд, силясь ответить, – и Курт хлопает ладонью по стене прямо рядом с моим лицом.

– Мы все просто пешки в твоем испорченном мозгу, да? – Он прижимает палец к моему виску, его глаза безумны. – Это мир Лилы Крейн, и остальные просто живут в нем. Так кому же нужен режиссер, верно, детка? Черт возьми, ты можешь написать, срежиссировать и спродюсировать все это сама. Наслаждайся созданием собственного гребаного фильма. Я ухожу.

И вот так просто он бросает наушники на пол и выходит.

* * *

Я беру паузу, чтобы собраться с силами, отчаянно пытаюсь не дать слезам снова хлынуть из глаз, затем возвращаюсь внутрь и, рассказывая минимум подробностей, сообщаю Иден, что Курт ушел. Она делает объявление актерам и съемочной группе, что мы на сегодня закончили. Когда мы ошеломленно направляемся к трейлерам, Доминик предлагает мне и Фреду отправиться чего-нибудь выпить. Мы соглашаемся, затем быстро смываем макияж и переодеваемся.

Мы выбираем «Монтокет» – достаточно далеко от съемочной площадки, чтобы было меньше шансов пересечься с кем-либо из знакомых. Солнце стоит низко над горизонтом, здесь хорошо и многолюдно, но, к счастью, никто не подходит, не просит сфотографироваться или автограф.

Мы заказываем по кружке пива в баре, а затем направляемся к краю обрыва. Выбираем деревянный поручень в самом конце и, прислонившись к нему, обращаем взгляды на сверкающий перед нами залив; я думаю о строчке, которую Фицджеральд написал о Монтоке. Вы знаете ее, Джона? Он писал: «Мне нравится здесь, где все сурово и нецивилизованно, как на краю света».

Сначала Доминик пытается поговорить о деле, отмечая, что, по его мнению, сегодняшняя правка была блестящей, но, когда мы с Фредди всего лишь киваем, разговор быстро сводится к усталому, задумчивому молчанию. Мы допиваем пиво, и Фред любезно предлагает нам еще по кружечке. Когда он направляется обратно внутрь, чтобы протолкаться сквозь растущую толпу, я слышу голос Доминика:

– Не хочешь рассказать мне об этом синяке?

«Черт, – думаю я. – Черт, черт, черт!» В спешке убегая, я забыла нанести консилер на синяк на запястье, где Курт схватил меня на прошлой неделе, когда он…

Хотя, я могу вам не объяснять. Вы знаете.

К этому времени синяк превратился в анемичный желто-зеленый, но он все еще упрямо, безошибочно оставался на месте, четкий, как водяной знак.

Прежде чем я успеваю придумать какое-нибудь поспешное оправдание, Доминик произносит:

– Это он сделал. Верно?

И все, что я могу сделать, – уставиться в бокал, затаив дыхание. Потому что, хотя я знаю, что должна отрицать, выдумать что-нибудь – что угодно! – быстро сменить тему, как я делала это много раз до этого… но прямо сейчас, впервые в жизни, у меня просто нет на это сил.

Какое-то мгновение мы просто стоим там в тишине. Тогда Доминик говорит:

– Ты знаешь,