Современный зарубежный детектив-11. Книги 1-19 - Сол Херцог

Он свернул на Вашингтон-стрит, затем миновал еще несколько кварталов на юг, пока не добрался до улицы, где жила она. И хотя он регулярно, каждое утро пробегал здесь в течение последних шести месяцев, сердце все равно учащенно билось, когда он подходил все ближе и ближе к дому, где, ни о чем не подозревая, спала Лила.

Джона крепко хранил воспоминание о том, как впервые увидел ее, держал его высоко, как ярчайшую полярную звезду, ведущую его сквозь бесконечное море лет. И хотя он знал, что сегодняшняя реальность Лилы Крейн может не соответствовать его мечтам (не по ее вине, конечно, а из-за колоссальной жизнеспособности его иллюзии), он все равно надеялся.

Начало его выпускного курса. Джона только что вернулся в кампус и все еще приходил в себя после тяжелого лета, проведенного дома, в заботах о Берди. Он провел июнь и июль в мрачном настроении, полагая, что у его матери просто очередной продолжительный драматический приступ, но в августе реальность показала, что он ошибался. Ей поставили окончательный диагноз: рак яичников четвертой стадии. Берди оставался в лучшем случае год.

Месяц спустя Джона почти сбежал обратно в Принстон и с головой погрузился в работу над дипломом, посвященном исследованию психологических основ прототипа героя Фицджеральда, homme manqué[18], и его трагического крушения из-за своей femme fatale[19] в «Ночь нежна».

В тот конкретный вечер он сделал перерыв в занятиях и направился через кампус в коттедж на ранний ужин с друзьями. Он миновал Вулворт и направлялся к арке Тысяча восемьсот семьдесят девятого года, когда его внимание привлекла корона света – Лила в лимонном платье, юбка которого раскинута, как подсолнух, на голубой лужайке. Сандалии сброшены, ногти на ногах кроваво-красные. Хотя она находилась там лишь две недели, ее уже окружала веселая компания темпераментных девушек: они были просто созвездиями, вращающимися вокруг этого нового, раскаленного добела солнца. В открытых картонных коробках лежали крошечные кексы пастельных тонов, завитки глазури из сливочного крема медленно таяли в послеполуденной жаре. Вероятно, день рождения, хотя они все еще были почти незнакомыми людьми? Или просто спонтанный праздник: молодости, красоты, самих себя? Не имело значения, потому что они с головой окунулись в безоглядное блаженство. Лила, с длинными и немного растрепанными волосами, сияла даже тогда.

Он вспомнил, как отчаянно хотел в тот день нарисовать ее, запечатлеть, какой она была в то мгновение и какой с каждой неумолимой секундой уже никогда не сможет стать снова. Ибо она была ослепительно сияющей, казалось, невероятно сложно объять ее красоту с первого взгляда. Проще говоря, она была самым живым человеком, которого Джона когда-либо видел. И все же, даже тогда сильнее всего юношу привлек ее голос, своей колеблющейся, лихорадочной теплотой. Этот голос был бессмертной песней – зовом сирены, торопившей его домой. В тот момент он понял, что нашел ее: свою непревзойденную героиню.

Если бы он сделал паузу, то смог бы осознать, что происходит, смог бы диагностировать собственную патологию. Если бы он остановился и подумал об этом, то, возможно, догадался бы, что сама сила его сиюминутного увлечения была реакционной; в конце концов, у него было двойное образование по английскому языку и психологии! Он бы ясно осознал, что Берди была жестока с ним на протяжении всего детства, поощряя созависимость и заставляя его выполнять родительскую роль в слишком юном возрасте. В течение двадцати одного года его жизни мать была единственной значимой женщиной; теперь, после неожиданно вынесенного ей смертного приговора, он оказался в свободном падении, бешено барахтаясь в воздухе, пытаясь найти какую-нибудь точку фокуса, которая заменила бы его взорвавшуюся сверхновую. И затем, как раз когда он приближался к надиру, появилась панацея: Лила.

Поэтому вместо того, чтобы готовиться к неминуемой потере матери, вместо того, чтобы горевать о детстве, которого у него никогда не было, Джона решительно зациклился на Лиле, само существование которой означало конец тревогам и неудовлетворенности. Она станет его новой полярной звездой, такой ослепительно яркой, что ему, возможно, никогда не придется сталкиваться с этой важнейшей недостающей частью, с этой бесконечно черной пропастью боли.

Было нетрудно выяснить, кто она такая. Младший брат его коллеги по клинике был RA[20] и имел доступ к списку всех первокурсников. Джона был готов сам просмотреть все полторы тысячи фотографий, но маленький кретин уже вступил в сговор со своими приятелями и напечатал список подходящих для секса девушек, упорядоченный по номерам и в порядке предпочтения. Вот она (номер два, следом за какой-то загорелой шлюшкой точно из «Эротики для несовершеннолетних»: упругие мышцы, упругая грудь, блестящая лайкра). Джона был возмущен. Разве Лила могла быть кем-то еще, кроме номера один?!

Он про себя восхитился тому, что нашел ее в этом вульгарном списке. Его возбуждало, что так много других мужчин желали ее – это лишь повышало ценность в его глазах. И хотя этот список вызывал у него отвращение, он наслаждался тем, как бледнели по сравнению с ней все остальные (было слишком легко критически взглянуть на их несовершенства: некоторую физическую грубость… общее отсутствие личной деликатности…). Одна за другой остальные женщины на его глазах превращались в стадо производительниц и вынашивающих, источавших характерный запах.

Как только он узнал ее имя, остальное оказалось настолько простым, что практически получилось само собой. Он выяснил, где она жила, в какие клубы вступила, какие занятия посещала. Он даже добавил антропологию к своей и без того полной учебной нагрузке – только ради того, чтобы раз в неделю находиться в одной комнате с ней, сидя среди толпы страдающих похмельем первокурсников, которые дремали во время лекции. Он всегда устраивался сзади, в самом дальнем ряду, насколько это было возможно, и Лила ни разу не почувствовала на себе его пристального взгляда.

В течение шести месяцев он держался на расстоянии. Одновременно мог завести мимолетную интрижку всякий раз, когда ему требовалась доза, чтобы отвлечься: для Джоны выбрать хорошенькую девушку из Принстона для свидания на одну ночь было все равно что выловить рыбку в бочке. Но с Лилой все должно было быть по-другому. Ради Лилы он заставлял себя играть в долгую игру, выжидая подходящий момент. Она заслуживала гораздо большего, чем одна пьяная ночь, она явно была женщиной, достойной настоящей любви, и Джона больше всего на свете надеялся, что ему повезет и он подарит ей это. Он знал, что она создана для него, потому что она была Розалиндой, Глорией, Дейзи куда больше других! Лила