Не верь, не бойся, не проси. Книга четвёртая - Юлия Ветрова

бьют в пьяное драке, а так, как учил меня Яр. Но я ничуть не жалела об этом потом, когда уже в Москве он стал ныть про своё лицо и прислал ко мне юриста – такого же педика, как он.

– Какой нахер друган? – проревела я ему в лицо, в последний раз ударяя макушкой о пол.

– Бля… Пусти, дура…

Голос у Костика был слабенький и почти женский в эту секунду.

– Я задала вопрос.

– Такой!

Добиться от него я так ничего и не смогла. Ударила ещё несколько раз, пока не подоспели вышибалы и не оттащили меня прочь.

В тот вечер билет я всё-таки достала – взяла не в Москву, а транзитом в Иркутск. Потом оттуда на поезде до самой зоны. Сидела в плацкартном вагоне и обнимала руками свои голые плечи – я даже шмоток тёплых с собой не взяла.

Дальше встал вопрос, как мне попасть к Яру вообще – кроме длительных свиданий, на которые мне так не везло, ему полагалось ещё два краткосрочных, но их нужно было отдельно оформлять.

Я провела в кабинете начальника два часа и потратила две штуки, чтобы решить этот вопрос, но это последняя трата, о которой я могла бы пожалеть.

Встретиться наедине нам, впрочем, не дали всё равно.

Я уехала из колонии поздно вечером. Сидела в вагоне и смотрела за окно, силясь разглядеть что-то в наступившей темноте, а видела только его глаза – усталые и пустые. Но даже сейчас, когда он уже снова был далеко, мне казалось, что я сама чувствую его боль.

– Ярик… – прошептала я. Кажется, слёзы навернулись у меня на глаза, но я тут же сглотнула подступивший к горлу ком. Такого я увидеть никак не ожидала.

ГЛАВА 65

Ярослав Толкунов понял, что дело нечисто, когда охранники растолкали его в пять утра и вместе с другими обитателями СИЗО дубинками принялись загонять на этап.

Что дело проплачено – было ясно, конечно, с самого начала, ещё тогда, когда девочки отказались говорить за него. Поначалу Яр думал, что дело в простом запугивании, но уже через какое-то время стало ясно, что работа ведётся серьёзно – кое-кто из участников процесса довольно откровенно намекал, что ему платят больше.

Больше… Яр мог бы повысить ставки, если бы знал уже названную цену, но как всегда в таких случаях торг приходилось вести вслепую.

В первый раз с тех пор, как он решил распрощаться с криминальным миром, он жалел об оборванных связях и о том, что многие, слишком многие дела переложил на ненадёжных людей.

Первым из них – из тех, кто ещё был жив – оказался Роман. Он как хорошая собака учуял, когда надо делать ноги – или это чуют всё-таки крысы? Яр точно не знал. Знал только, что к тому времени, когда нанятые на стороне пацаны пришли к нему домой, квартира уже была пуста. Работай Яр со своими людьми, он заставил бы их землю носом рыть, но найти падлу, которая замутила эту подставу; но свои люди могли и не захотеть наказывать собственного начальника, того, кто был знаком им куда лучше, чем Яр.

Дело пришлось спустить на тормозах – просто поставить галочку в голове, завязать узелок. Яр таких узелков не любил, предпочитая решать вопросы здесь и сейчас, но всё же приходилось иногда.

Следующим сделала ноги Катя – Мира, конечно, не в счёт, от неё он вообще давно уже ничего не ждал. Катя честно предупредила, что будет работать, пока видит шанс. Яр понимал. Девчушка в криминальные разборки не впутывалась никогда. Её позвали на чистенькую законную работу – секретарём. Им она и хотела быть. И теперь, вспоминая по сто раз события тех месяцев, когда всё шло ко дну, Яр начинал понимать, что напрасно вышел из себя и отдал Кате тот самый первый незаконный приказ. Просто больше приказать было некому, а он забыл, что Катя не… не Яна…

Яна выполнила бы приказ, да. Выполнила бы любой. Но это было уже слишком давно, чтобы вспоминать всерьёз. Яр и без приказов слишком скучал, чтобы позволять себе хотя бы представлять её лицо.

Когда стало ясно, что помощи или хотя бы верности ждать неоткуда, Яр взялся за старые контакты. Тогда у него ещё оставался адвокат, который за небольшую сумму согласился отыскать номера нужных людей. Но сделать Яр ничего не успел – понадеялся на то, что суд начинает выходить из пике, в котором пребывал с самого первого дня. А потом всё окончательно пошло кувырком. Рухнули курсы, лопнули вклады и даже если бы не этот арест, Яр слабо представлял, как стал бы вытягивать на поверхность этот тонущий корабль.

Деньги были, конечно – были квартиры в Москве и в Питере, дачи, только начавшаяся стройка под Ярославлем, куда хотела переехать Мира. Были машины и даже самолёт – но продать это всё из СИЗО было невозможно, как невозможно было и достать деньги из ячеек в Швейцарии, отложенные на чёрный день. Нужен был хотя бы один надёжный человек, чтобы сделать это всё, а у Яра не было никого.

Лицо Яны снова неумолимо лезло в голову, но Яр продолжал гнать его от себя. Во-первых, Яна вполне отчётливо дала понять, что видеть его больше не хочет. Да, она выступила на суде, но и она, похоже, не верила, что дело заказное. Сейчас Яр не хотел её переубеждать. Хватало других дел. Яр не хотел её переубеждать вообще – будто срабатывал какой-то предохранитель внутри, как только он думал о том, чтобы начать оправдывать себя.

Уже в СИЗО Яр начал всерьёз перетирать в голове события последних лет, вспоминая, остался ли кто-нибудь, кого он мог бы попросить. Пусть за приличную сумму… Кто-то, кто не обчистил бы до нитки, получив доверенность, кто оставил бы самому Яру хоть что-нибудь.

Собственно, так он и потерял Катю – не придумав никого, всё же выписал небольшую доверенность ей. Катя должна была устроить перевод в хорошую тюрьму, но в пять утра, когда раздался звон решётчатых дверей, и менты принялись пихать его в бок, Яр расслышал абсолютно отчётливо:

– Этих под Иркутск.

Иркутск. Сердце гулко стукнуло и пропустило удар. Значит, опять прокол. Зона под Владимиром, куда Яр за последние десять лет успел вбухать немало бабла, и где до сих пор отсиживались почти все его пацаны, отменялась для него самого.

Яр молча соскочил с койки и,