Не верь, не бойся, не проси. Книга четвёртая - Юлия Ветрова

если бы Яру нужно было от меня что-то вроде того – ну не деньги, но, к примеру, только секс – я бы не сумела поступить так, как он.

Расследование не двигается с места. Главное, чего не хватает, это слов самого Яра. И хотя последние дни тянутся бесконечно долго, в конце концов наступает восемнадцатое мая – двадцать первого день свиданий.

Я сама не замечаю, как оказываюсь в поезде. До последнего дня я всё ещё не знаю, что собираюсь ехать к нему, а потом ноги будто бы сами меня несут. Рядом со мной на полке лежит посылка – значит, я всё же успела подумать головой, но как собирала её – не могу вспомнить, хоть убей.

Размеренно постукивая колёсами поезд стремительно несёт меня на восток, и чем дольше я сижу, глядя в окно, тем глубже меня пробирает дрожь. От мысли, что через три дня я увижу Яра, расплывается на душе солнечное пятно.

– Я-ро-слав, – шепчу я по слогам. Благо, в купе кроме меня никого. Никогда ещё я не хотел его объятий так, как в тот момент. Да что там объятия… Просто увидеть его лицо. А если улыбку – совсем хорошо. Он так редко улыбался всё то время, что я его знала…

Я сама себя обхватываю руками, пытаясь представить, что это руки Яра лежат на моих плечах. Он делает со мной что-то странное. Я никогда и ни с кем не вела себя так, как с ним. И… никто и никогда не вёл себя со мной так, как он.

Последняя мысль мгновенно спускает меня с небес на землю. Будто оборванная струна.

Я смотрю на свою левую кисть и вспоминаю больницу, куда он ни разу не пришёл. Палец слушается плохо до сих пор, если не сказать – не слушается вообще. Не то чтобы я не могла жить без мизинца, но всё же то, что Яр не вспомнил обо мне ни тогда, ни потом, кое о чём говорит.

Мысль о том, что он нанял Диму, почему-то не приходит мне в голову в тот момент – только воспоминания об одиночестве, когда мне так нужно было, чтобы он хотя бы недолго побыл со мной.

Вспоминаю я и своё единственное письмо, на которое так и не получила ответ. И прошлую поездку на зону – теперь уже в голову лезут не столько тётки с баулами, сколько равнодушное лицо охранника с сухими бледными губами:

– Толкунов не придёт. Посылку могу передать.

Я всё-таки не такая дура и посылку ему не отдаю, но и не знаю куда её девать – не тащить же с собой в Москву. Отдаю в ближайшее почтовое отделение и отправляю туда, откуда только что пришла. Но это всё ерунда, потому что в голове только одна мысль и в груди тупая боль, которая, кажется, была во мне всегда, всё то время, что Яр был рядом со мной. Яр не придёт.

– Что за чертов мудак? – шепчу про себя и тогда, шатаясь по коридорам, полным людей, где почему-то все шарахаются в стороны от меня, и тремя месяцами позже, сидя в купе.

Я. Яру. Не нужна. Понять, вроде бы, достаточно легко. Так какого чёрта уже четыре года это не укладывается у меня в голове?

Я пересаживаюсь на ближайшей станции и еду обратно в Москву.

ГЛАВА 64

Кажется, я начинаю входить в какой-то дурной цикл.

Иногда я почти нормальна. Я почти осознаю, что Яра нужно выкинуть из головы. Почти уверена в том, что веду себя как идиотка. Потом это проходит, и я продолжаю думать о нём.

Лето в этом году дождливое – кругом серая, промозглая сырость. Ребята договариваются поехать в Испанию. Я Испанию люблю… Была там, когда мне было пятнадцать лет. Но стоит мне подумать об Испании, как я вспоминаю то злосчастное фото, которое положили Яру на стол, и больше я никуда ехать не хочу.

Есть ли в моей жизни хоть одна вещь, которая не напоминает мне о нём?

Тогда, сразу после поездки, меня опять начинает мучить совесть. Она мучает меня день за днём в течение двух недель, пока я не плюю на гордость и не сажусь писать письмо.

Написать что-то внятное мне удаётся с трудом. Кажется, всё, что я хотела бы сказать Яру, я уже написала в дневнике. Сейчас… Сейчас я просто хочу, чтобы он меня поцеловал. Просто хочу ощутить ещё раз мягкость его губ на своих губах… Я невольно вспоминаю, с каким трудом мне дался первый поцелуй, и снова становится обидно. Никто и никогда не показывал такого пренебрежения ко мне.

И тем не менее я сажусь писать письмо. Я пишу, что что бы он там ни думал и что бы ни делал, я всё равно его жду. И всё равно его… люблю. Я запаковываю конверт и долго думаю, надо ли это письмо отправлять, но потом закрываю глаза и так, не глядя, кладу его в коробку.

Этим летом, когда половина моих знакомых уезжает из Москвы, я чувствуя себя абсолютно одинокой, изолированной ото всего. Я хожу по мокрым от дождя улицам, иногда навожу на какие-то закоулки объектив, но не фотографирую ничего.

Расследование, которое я начала в мае, не привело ни к чему – вернее, оно привело меня туда, где я и начинала. Тук только посмеялся надо мной.

– Я же тебе говорил, – сказал он, закуривая. Я стояла рядом с ним на лестнице. Курить не хотелось совсем. – Не такие, как ты, пробовали.

Я прицокнула языком.

– Да я же знаю, кто подставил его!

– И что?

Я молча смотрела на него.

– Яр тоже знает. Только доказать не может ничего.

Я склонила голову вбок.

– Тук… А ты общался с ним… После… Ну…

Тук затянулся в последний раз и выплюнул бычок.

– Поздно уже. Вали домой.

Я хотела возразить, но он молча развернулся и скрылся за дверью. Вот и всё.

Однако у меня появились основания думать, что Тук знает что-то о нём. Расстались они плохо, но по тому, как Тук поминал Яра во время наших недолгих встреч, злости в его голосе я уже не ощущал. И если так, получалось, что Яр соизволил дать о себе знать, но ему. А я… В конце концов, кто я для него? Шлюха – и всё.

Эта мысль посетила меня в салоне машины, когда я ехала домой, и