Вы не поверите! - Питер Чейни

Глава 3

Ночной кавардак

Подъезжаем к шикарному многоквартирному дому. По привычке смотрю на часы. Половина второго. Расплачиваюсь с шофером. Джеральдина ключом отпирает дверь парадной. Поднимаемся на электрическом лифте[6] на третий этаж. Проходим по коридору в самый конец. Джеральдина нажимает кнопку звонка.

Я не ошибся: дом действительно роскошный. Ковры даже в коридоре, причем не какое-то истертое старье. И стены не обшарпанные, что редко увидишь в парижских домах. Похоже, деньги у Сержа водятся. Может, кто-то открыл ему кредит?

Джеральдина еще несколько раз жмет кнопку, но нам по-прежнему не открывают. С виноватой улыбкой она смотрит на меня и пожимает плечами.

– У Сержа свои странности, – говорит она. – Когда я звонила, он сказал, что будет рад нас видеть. Но не дождался, выскочил куда-то. Ничего, скоро вернется.

Джеральдина достает из сумочки другой ключ. Входит первой и включает свет в прихожей. Я следую за ней и прикрываю за собой дверь.

Попадаю в просторную гостиную с низким потолком. Такое ощущение, что Сэм Голдвин[7] снимал здесь лучшие сцены из «Тысячи и одной ночи». Все дорогое и колоритное. Пол покрыт черным лаком, а посередине лежит плотный белый ковер – не меньше пятнадцати квадратных футов. Ступаю по нему и будто увязаю в снегу.

В большом камине полыхает огонь. Золотистые портьеры на окнах наглухо задвинуты. По обе стороны от камина стоят массивные бело-золотистые кресла, а перед ним – такой же диван. Диван настолько велик, что если бы Гитлер его увидел, непременно захотел бы оккупировать. Повсюду мягкие подушки. Цвета подобраны удачно – декоратор не зря ест свой хлеб. Густо висит сладковатый запах духов. Кажется, сам Али-Баба потрудился над созданием обстановки, прежде чем затребовать две тонны шербета и гаремных танцовщиц.

Снимаю плащ и кладу на спинку стула. Джеральдина подходит к большому столу, уставленному бутылками, графинами и бокалами. Она щедро наливает мне виски, а себе немного водки. Потом снимает шубу и подходит. Я стою спиной к огню. Джеральдина подает бокал и смотрит из-под ресниц:

– За ваше здоровье, мистер Хикори!

Я улыбаюсь.

– Благодарю вас, леди, – отвечаю и беру бокал. – Жаль, что мы не застали Сержа. Почему он покинул квартиру, зная о нашем скором приезде? Мне так хотелось с ним поговорить.

Джеральдина опускается на колени и кочергой ворошит дрова в камине. Еще раз убеждаюсь, какая потрясающая у нее фигура.

– Сергей – человек порывистый, – говорит она, глядя через плечо. – Потому-то я его и обожаю. Порывистые, темпераментные мужчины сводят меня с ума. Возможно, вам это покажется странным, но так оно и есть.

Она откладывает кочергу, встает и оборачивается ко мне. На губах играет непонятная улыбка. И вдруг на меня, словно груда кирпичей, сваливается догадка: дамочка под кайфом.

– Мистер Хикори, а вы темпераментны? – спрашивает она.

– Нет, леди, – с улыбкой отвечаю я. – Что угодно, только не это. А вот Родни Уилкса, судя по всему, вы таковым посчитали! Возможно, он показался даже слишком темпераментным для вас и вашего сердечного дружка… Что скажете?

Джеральдина отходит и садится на диван, продолжая улыбаться. Но улыбка словно нарисована – холодная, кукольная.

– Как прикажете понимать ваши слова? – спрашивает она.

Достаю портсигар, закуриваю. Смотрю на нее и тоже улыбаюсь:

– Прежде всего, если вы Джеральдина Перринер, то я любовница Муссолини. В «Зидлер-клубе» вы очень старательно разыгрывали спектакль, но он не удался. Слушайте дальше. Незадолго до моего прихода в клуб вы отравили Родни Уилкса. Я нашел его в кладовке возле мужского туалета. Родни лежал на полу среди грязных полотенец. Еле-еле добрался туда после того, как вы подмешали отраву в выпивку. Но он сумел меня предупредить, оставил краткое послание.

– Да ну? – невозмутимо спрашивает она. – И что же он написал?

– Ничего. Он воткнул булавку для галстука в подлокотник кресла, в котором потом сидел я. Эту булавку я подарил ему несколько лет назад. Расчет был прост: увидев ее, я получу сигнал.

Достаю из пиджачного кармана булавку и показываю Джеральдине.

Она пожимает плечами, затем встает и идет к столу с напитками. Я слежу за ней, как кот за мышью. Открыв ящичек, она достает сигарету и закуривает. Потом поворачивается и прислоняется к столу, пускает дым и смотрит на меня. Самообладание и сейчас не покинуло ее. Ну просто ледяное спокойствие, совсем как у эскимосов.

– Вы мне интересны, – признается она. – Похоже, у вас больше мозгов, чем обычно бывает у частных детективов.

Она глубоко затягивается, глотает дым и выпускает через ноздри, которые чуть дрожат. Все в этой дамочке – лицо, походка, манера курить… все наполнено невозмутимостью, однако чувствуется, что под маской прячется тигрица.

Она отходит от стола и направляется ко мне. Дойдя до середины ковра, останавливается, держа сигарету в поднятой руке. Зрелище великолепное. Умеет она себя подать.

– С чего вы решили, что я не Джеральдина Перринер?

– Это было несложно. Я заметил, что в будке вместо телефона-автомата обычный аппарат. Дал официанту пятьдесят долларов, чтобы отвел меня к параллельному аппарату. Там услышал, как вы говорили по-русски. Возможно, вы русская, и этим объясняется медлительность французской речи. Чтобы не наделать ошибок.

– Au contraire[8], – возражает она. – Я не русская и не хотела бы ею быть. Я француженка и очень этим горжусь.

– О’кей, – усмехаюсь я. – Надеюсь, принадлежность к французской нации вам поможет. Вот бы оказаться здесь, когда вы будете заливаться на все лады, убеждая судью, что убийство Родни Уилкса – это crime passionel[9]. За умышленное убийство дают пожизненное даже таким смазливым дамочкам, как вы. И даже во Франции. Возможно, вашу прелестную головку оттяпают гильотиной.

– Возможно.

Она огибает диван и подходит к камину. Бросает недокуренную сигарету в огонь. Потом упирается бледными руками в каминную полку и смотрит на языки пламени. Искоса поглядываю на нее. Чувствуется, дамочка что-то затевает.

В такой позе она проводит минуты две, показавшиеся мне двумя годами. Ее поведение настораживает – уж больно красивая и самоуверенная.

Потом разгибается, отходит от камина и поворачивается ко мне, награждая пристальным взглядом. Теперь она совсем близко. Я чувствую ее дыхание и улавливаю запах духов. Он перестает мне нравиться. Слишком уж назойливый. Нанюхается парень таких ароматов и свихнется раньше, чем сообразит, что с ним происходит.

Она начинает говорить. Голос все тот же: низкий, грудной, но теперь в нем появилась странная вибрация.

– В вас есть что-то невероятно притягательное, – говорит она. – Не только ум, но и опасность. Я даже побаиваюсь, и именно это делает вас еще интереснее.

Слегка улыбаюсь.

– Итак, мы говорим о деле, – уточняю я. – Я вас внимательно слушаю… пока.

Она поворачивается и медленно идет к столу. Берет чистый бокал и наливает туда немного ржаного виски, разбавляет содовой из сифона и подносит мне. Движения такие, словно она подает бриллианты британской короны или что-то в этом роде. Умеет дамочка эффектно себя вести.

– Вам не стоит бояться. В бокале нет ничего опасного. Всего лишь виски с содовой.

Она улыбается и возвращается туда, где стояла – напротив меня. Ее взгляд становится изучающим.

– Да, друг мой, – продолжает она. – Мы говорим о деле, как вы изволили выразиться. Выскажу мое предложение. Можете не бояться, что нас прервут. Серж сегодня не вернется. Во всяком случае, я его не жду.

Залпом выпиваю виски с содовой.

– Очень жаль. Его присутствие сделало бы наше общение еще интереснее. Согласны?

– Шутки потом. Сейчас я говорю серьезно. Здесь, в этой квартире, лежит крупная сумма денег. Она в вашем распоряжении. И еще кое-что. Я тоже в вашем распоряжении. Себя включила лишь потому, что чувствую к вам странное притяжение. Не припомню, чтобы кто-то из мужчин вызывал у меня такие эмоции.

Я молчу. Шея под воротником того и гляди вспотеет. Пытаюсь разгадать маневр дамочки. Может, она рассчитывает, что Нароков все-таки вернется и спасет ее? Или пытается сыграть на мужском тщеславии, считая меня лопухом? Или говорит правду? Дамочка обладает такими гипнотическими способностями, что вполне может заставить призрак Джорджа Вашингтона безоговорочно поверить, будто он – президент Рузвельт.

Награждаю ее вежливой улыбкой:

– Леди, я бы советовал оставить эти уловки. У меня, знаете ли, есть