Валериан Скворцов - Укради у мертвого смерть

Заветной мечтой отца Алама было достойное положение в обществе для сына. Уважение в Сингапуре давали только деньги. Благодаря Аламу «Бамбуковый сад» распространил влияние на средний и мелкий бизнес в индийской общине на Офир-роуд. И разве не уважаемым является положение Алама, если он участвует в полугодовых собраниях облада­телей «синих фонарей» и «треугольных флагов»?

Мойенулл Алам шел до причала Клиффорда, где держал сувенирный киоск. В нем торговал старший сын, потому что официальная работа Алама — старшина службы безопасно­сти на автостоянке «Банк де Пари» отнимала дневное время.

Он подумал, что следовало бы сменить гирлянду струч­ков красного перца «чили» над витриной киоска. Плоды по­теряли изначальный оттенок. Да и оказались завешанными связками кожаных и пластиковых футляров для фотокамер, подцепленных на крючки, ввинченные в потолок. Сын счи­тал: чем больше товару выставлено, тем выше престиж. Что ж, пусть так. Но и защиту от «дурного глаза» следовало бы обновить и сделать позаметнее...

У киоска плакал китайчонок, прикованный наручниками к дверной ручке.

Алам не успел достать оружие из клетчатой сумки. Напа­дал сикх в чалме. Вот и все, что он осознал, сразу умерев от выстрела в основание черепа.

Сикх широко размахнулся и зашвырнул в море солдат­ский кольт 45-го калибра с навинченным глушителем. На­клонился к плачущему мальчику и спросил:

—   Ты умеешь узнавать время по часам?

—   Да, сэр...

—   Сколько сейчас вон на тех электрических?

Под навесом пирса огромные часы марки «Сейко» пока­зывали час тридцать одну минуту. Мальчик определил точ­но.

—     Когда явится полиция и спросит, когда убили этого парня, так и ответишь, — хмыкнул сикх.

Рутер Батуйгас, борясь с навалившейся дремотой, едва стучал на машинке для «Манила кроникл»:

«Авторитет админстрации, тем более полицейской, в Сингапуре абсолютен. Власти могут все вплоть до ареста и содержания в тюрьме без предъявления обвинения. Некото­рые иностранцы, в особенности англичане, ворчат: фашист­ское государство. Им отвечают: у нас принят закон о подав­лении подрывной деятельности.

Но вот что не укладывается в мой филиппинский ум! Вопреки своей вседозволенности администрация неподкуп­на. Ни одного скандала о коррупции с первого дня независи­мости. Это в Азии-то, да с таким процентом китайского населения, которое непоколебимо в своем конфуцианском стереотипе — власти домогаются, чтобы кормиться«.

... Именно из-за неподкупности полиции сикх, убивший Алама, не имел радиотелефона, разговор по которому легко перехватывался станцией прослушивания. Он оставил мо­тоцикл у кромки тротуара на Пикеринг-стрит, сбежал в под­земную автостоянку возле аптеки, бросил десять центов в приемник телефона-автомата, набрал номер и, дождавшись ответа, сказал:

—   По графику.

—      Приятно, — ответил Рутер, не кладя трубки, утопил рычажок телефона и дужкой очков вдавил семь кнопок. Гуд­ки, улетая по проводам, угасали словно истирались о про­странство. Признак, что абонент перевел аппарат на радио­телефон. Рутер представил как зуммерит рация на столе Бруно Лябасти в «помещении 8-Эй», называемом «домом», в здании «Банка четырех океанов» и через короткую антенну перекидывает сигнал дальше. Куда?

Бруно ответил после четвертого гудка. Значит, находился «там» не один.

Скучноватый и сухой голос Лябасти подтверждал догад­ку.

—   Слушаю, Рутер...

—   Час тридцать шесть, сэр... Прошу извинить за минут­ное... полутораминутное опоздание, сэр!

—   Считай, что его стоимость вычтена из твоих премиаль­ных. Дальше?

—     Это единственная осечка... То есть я хочу сказать, сэр, что опоздание — единственная осечка. Остальное — по гра­фику...

Лябасти не торопился разъединяться. Это означало по­хвалу. Действительно, в мирное время операция по уничто­жению такого охвата проводилась впервые. И прошла ус­пешно.

Поэтому Рутер позволил себе пошутить:

—    Сколько же у меня отняли, сэр?

—    Пятнадцать процентов... Ха-ха... Вычет с минусом...

Пошли сигналы отбоя.

Минус на минус означал плюс. Плюс пятнадцать тысяч долларов.

Рутер двинул валик на машинке назад, к началу репорта­жа, где оставил пустое место для подзаголовков. Отпечатал:

«Существование мафии — сущая правда.

Боссы убивают друг друга.

В кого целят «длинные стволы»?

Следующая очередь — твоя, гражданин!»

3

В Гонконге остряки говорят, что крошечной и богатой территорией управляют британский губернатор, банк коло­нии и королевский жокей-клуб. При этом по степени значи­мости последний следовало бы упоминать первым.

Два миллиарда шестьсот миллионов долларов — сумма ставок в год на начиненном электроникой тотализаторе ип­подрома Шатин, которым владеет клуб.

Джефри Пиватски внимательно следил за всеми местами в мире, где делались крупные ставки на электронных играх, и трижды прилетал в Гонконг. Большие деньги делали изо­щренней изобретательность охотников за ними. Чутье не подвело. В кондиционированных стойлах Шатин, где в холе и неге обретались восемь сотен особей из Америки и Авст­ралии, ветеринары обнаружили в яслях трехлеток приме­шанный к моркови допинг. Кто подкладывал его в корм безвестным лошадям?

Разразился скандал. Расследование невероятной победы новеньких жеребчиков и кобылок, в результате которой ока­зались сорванными миллионные куши, вывело на преступ­ный сговор. Арестовали нескольких конюхов.

Когда суд вынес приговор, Джефри Пиватски с собствен­ным не торопился. Дальше-то всех вырвалась кобылка, до­пинг для которой оставался спорным. Анализ крови не давал оснований утверждать это определенно.

Джефри несколько раз просмотрел видеозапись момента, в который трехлетка совершила «исторический рывок», Не­вольно напрашивалось сравнение с выполнением электрон­ной команды. Импульсивно, бешеным ускорением. Повадка лошади казалась неестественной, ответом механизма на по­данный с пульта сигнал. И еще: Джефри по Вьетнаму знал, насколько взаимопроникающи электроника и физиология человека. Почему не животного тоже?

Клео отмахнулся тогда, в 1979-м, от догадки Джефри, как от литературы про полеты на Марс. Стареющего бандита не интересовали отвлеченности без осязаемой прибыли. Бруно Лябасти, напротив, выделил в распоряжение Джефри специ­алиста-психолога по разработке методики допросов.

Вдвоем они вылетели в Бангкок, где после скандала в конюшнях Шатин, по полученным конторой «Деловые сове­ты и защита» сведениям, не по средствам проводил время в гостинице «Ориентал» владелец трехлетки. Психолог про­плыл рядом с ним в бассейне полтора десятка метров, заведя разговор с наглостью правительственного детектива. Это входило в «комплекс давления», разработанный после двух­дневного наблюдения.

Фема Шлайн, доктор ветеринарии, американец, пригла­шенный в Шатин на работу, оказался человеком и с золоты­ми руками, и с величайшей профессиональной философией.

— Дорогая и обожаемая лошадь становится хозяином собственного владельца... Человек в этом случае стремится сделаться животным больше, чем само животное, — сказал он со смехом Джефри после двух минут знакомства. — Но со мной такое не проходит...

Благодарный клиент, которому Шлайн вернул с того све­та околевавшего скакуна, прибавил к гонорару четырехме­сячного жеребенка. Вечером кобылка лежала на операцион­ном столе, а к рассвету силиконовая пластинка в три с небольшим миллиметра сидела возле ее адреналиновой гланды, помещенная туда специальным шприцем. Она как бы «втекла» в организм вместе с раствором глюкозы. Доктор молился, прося у Бога помощи, — несколько часов тянулась проводка иглы сквозь желатиновую ткань и хрящ между вторым и третьим ребрами. Ошибка в миллиметр грозила провалом замысла.

Психолог объяснил успех допроса «комплексом неразде­ленной гордости за выдающееся достижение», вызревавшим в мозговой подкорке Фемы Шлайна после мастерской опе­рации два с лишним года. Действительно, приходилось все хранить в тайне, пока не состоялся забег, принесший восемь миллионов долларов. На кобылку в тот день поставил в тота­лизаторе лишь ее владелец... Он же, чтобы отвлечь внимание от кобылки, подложил допинг соперникам. Конюхи попали за решетку безвинно.