Валериан Скворцов - Укради у мертвого смерть

Двое уже жали звонок, расправив на стеклянной двери пергамент с нарисованным китайским фонарем, испускав­шим голубые лучи. Охранник внутри лавки быстро говорил в переговорное устройство, й на втором этаже, над лавкой, загорелся в окне свет. Потом вспыхнули лампочки над внут­ренней лестницей.

Дверь открылась.

—      Как когда-то в Нячанге в лавках, — сказал один из вошедших, отталкивая охранника, которого второй оглушил рукоятью пистолета.

—    Не сильно хватил? — спросил метис, неторопливо рас­сматривая выставленный товар. — Через пару минут будет нужен...

—     Для его здоровья нормальное дело... Поросенок обле­нился и набрал жиру. Сейчас придет в себя.

—   Что нужно? — тихо спросил хозяин лавки с последней ступени лестницы.

Метис отдирал конец с мотка изоляционной ленты, кото­рый достал из кармана брюк.

—    Подойди вот сюда и развернись спиной, — велел он.

Ловко скрутил лентой запястья лавочника.

—    Что надо? Вы знаете, на что замахнулись? Синий фо­нарь в этом квартале держу я...

На жаргоне «Бамбукового сада» это означало исключи­тельное право на сбор «масляных денег» на нескольких улицах. В обувные коробки складывались пачки купюр, сда­вавшихся леди доступных достоинств, их дружками-покро­вителями, воришками, попрошайками, держателями рас­пивочных и забегаловок, мусорщиками, а также полицейскими, которые, правда, вместо семи батов с каждой сотни выручки, в данном случае взяток, отдавали лишь два.

—   Твой фонарь перешел ко мне, — сказал метис. Он ско­сил глаза, проверяя, слушает ли охранник.

—   Ты уже мертвый, — сказал лавочник.

Метис не обратил внимания. Спросил своих:

—   Десять есть?

—   Есть.

Метис выстрелил лавочнику в основание черепа.

Спросил сторожа, сидевшего на полу, привалившись пле­чом к стене:

—   Все запомнил? И время?

—   Да, босс. И время... Десять часов ровно. Верно?

Он понял, что его не убьют.

Метис ехал в «мерседесе» и размышлял о том, как по­движна с точки зрения человеческой морали граница между терпимым и преступным. Вчерашнее прегрешение наутро может стать терпимым, и наоборот. А то и одобряемо...

В Нячанге, в Южном Вьетнаме, он дослужился до долж­ности начальника отделения в рамках американской про­граммы «Феникс», согласно которой задача ставилась просто и ясно — выследи коммуниста и убей. Теперь убивали этих, «бамбуковых».

Он помотал легонько головой. Как бы от легкого недоу­мения, которое совсем не ощущал. Манеру перенял у Рутера. Просто нравился жест... Впрочем, перенял у филиппинца не только это. Записался на подготовительные курсы философ­ского отделения Рамкханкенгского университета, на окраине Бангкока. Рутер-то имел диплом. Наверное, не зря. Какую-то фартовую работу в будущем бумага об образовании, значит, сулила.

Метис набрал на радиотелефоне номер. Сказал в трубку:

—   По графику.

В полукилометре от антикварной лавочки, на улице Силом-роуд, в в доме напротив шестнадцатиэтажной громади­ны «Бангкок бэнк» в это же время поднимался в лифте худо­щавый и жилистый европеец с пушистыми рыжими усами. Поверх футболки на нем висел застиранный жилет, какими пользуются профессиональные фотографы, со множеством карманов и карманчиков, петель и застежек.

На третьем этаже в лифт вошли двое тайцев, и жилистый, пожав каждому руку, спросил:

—   Это действительно та квартира, где под окном спальни на наружной стене висит зеркало? Так?

Он говорил на английском, которым пользуются в про­фессорских кабинетах Калифорнийского университета. Яс­ном и простом.

—     Зеркало там и подвешено. Шестиугольное, — сказал один таец.

—   Шестиугольное? Какое это имеет значение теперь?

Лифт остановился на седьмом этаже, и тот, который ска­зал про зеркало, что оно шестиугольное, вышел. Придержи­вая створки дверей, он объяснил европейцу:

—    Шестиугольное, потому что так требует «фэн шуй»...

—   «Фэн шуй»? Ах, ну да...

Европеец вспомнил. Двадцать лет назад он закончил дальневосточное отделение в Калифорнии, Беркли. «Фэн» на китайском означает «ветер», а «шуй» переводится как «вода». Когда в 1973 году он вместе с другими парашютистами, перепутав по ошибке штабных дома в китайском квартале Шолон в Сайгоне, забросал гранатами правление фабрики, выпускавшей колючую проволоку и солдатские фляги, а не подпольную коммунистическую типографию, несчастье списали на плохой «фэн шуй». То есть выяснилось, что зда­ние правления строили без консультации с астрологами. Оно оказалось на «дурном месте» — через улицу поднима­лась кирпичная труба, походившая на палочку для воскуривания перед алтарем умерших предков. Дом перестроили после разгрома, развернув фасадом в противоположную тру­бе сторону, да еще поставили у входа двух цементных львов, обеспечивших добрый «фэн шуй».

Шестиугольное зеркало на наружной стене под окном защищало от дурного «фэн шуй». Прежде всего, со стороны стоявшего через улицу «Бангкок бэнк». Накопленные в нем огромные деньги источали притягательную силу, могущую высосать богатства обитателей квартир в доме напротив.

Европеец и второй таец — плотный парень в черной май­ке, с вытатуированной головой льва на ключице, вышли на восьмом. Двери квартир на площадке стояли под углом, что­бы не быть друг против друга. По причине «фэн шуй». Соседи попадаются всякие...

Оба проверили оружие. Солдатские кольты 45 -го калиб­ра.

Таец осторожно заработал с отмычками.

За дверью, когда ее медленно, опасаясь скрипа, открыли, обнажилась стальная решетка, запертая на задвижку с набор­ным секретом. Таец шифр знал. Но дальше решетки не по­шел.

Фотограф скачками на носках резиновых кедов проско­чил анфиладу трех пустых комнат. В большом холле вклю­чил свет, ослепив замычавшего на диване тучного китайца, спавшего у включенного телевизора. На экране плавали пе­стрые рыбы Южных морей. Видеопленки «аквариум» во множестве серий входили в моду. Говорили, что зрелище оздоровляюще воздействует на нервы. Рядом с телевизион­ным стоял и настоящий аквариум.

— Что нужно? — спросил тучный, с трудом усаживаясь на диване.

Фотограф запустил руку в аквариум, выловил первую по­павшуюся рыбку — голубую красавицу с золотыми продоль­ными полосами и черными обводами вокруг зеленоватых глаз. Затолкал ее в рот, сделал вид, будто поедает, потом выплюнул в лицо тучному.

—     Пусть потаскушка отойдет, — сказал он, дернув ство­лом кольта на девицу, дремавшую и теперь очнувшуюся на полу у дивана.

—   Уходи, — сказал тучный.

Девица отползла к телевизору.

—   Уходи, — снова сказал тучный. Теперь — европейцу. — Уходи, Ларри... Бангкок — не Сайгон. Тебя прикончат рань­ше, чем ты успеешь вынести ценности, которые надеешься найти. Говорю тебе, не чуди. Уходи... Тони! Эй, Тони!

—   Я здесь, хозяин, — сказал таец в черной майке. — Сей­час, хозяин, настал момент умирать.

Европеец сдвинул тяжелую раму окна, выходившего на Силом-роуд. С раскаленным, кислым от выхлопных газов воздухом вломились в комнату гудки и рев моторов.

Фотограф свесился наружу. Пошарил руками на стене.

—   Оно не шестигранное, — сказал он Тони.

—   Другого на всем доме, да и на соседних нет. Да посмот­рите, начальник, на этого человека... Он и нужен... Точно. Ошибки не будет.

—   Мне приказано сделать дело там, где зеркало. Но один из вас сказал, что оно шестиугольное, а оказалось квадратное. Может, это разные квартиры?

—   На всем доме одно зеркало, — сказал тучный. — Выма­тывайтесь, пока не поздно!

Европеец кивнул Тони.

—   Прошу извинить, хозяин, — сказал Тони. — Но больно не будет, и это быстренько...

Он приставил солдатский кольт к основанию черепа туч­ного и выстрелил. Кажется, у китайца была вставная золотая челюсть. Блестящие осколки разлетелись вместе с кровью и мозгом из выходного отверстия.