Валериан Скворцов - Укради у мертвого смерть

Психолог объяснил успех допроса «комплексом неразде­ленной гордости за выдающееся достижение», вызревавшим в мозговой подкорке Фемы Шлайна после мастерской опе­рации два с лишним года. Действительно, приходилось все хранить в тайне, пока не состоялся забег, принесший восемь миллионов долларов. На кобылку в тот день поставил в тота­лизаторе лишь ее владелец... Он же, чтобы отвлечь внимание от кобылки, подложил допинг соперникам. Конюхи попали за решетку безвинно.

Джефри не стал канителиться с ветеринаром. Он потре­бовал имя и адрес техника, приготовившего силиконовую микропластину и транзисторный передатчик, которым вете­ринар послал сигнал-импульс. Психолог же заверил, что выдача соучастника освободит доктора Шлайна от необходи­мости проходить по делу о мошенничестве на бегах в Гон­конге.

Через день Джефри, вернувшийся в Сингапур, разгова­ривал в крошечном кафе на Орчард-роуд с пятидесятилет­ним метисом, инженером, влачившим, как все завзятые иг­роки, полунищенское существование при хорошей профессии и с искусными руками.

Да, пластину делал он. Приемная поверхность покрыва­лась чистым золотом. Количество освобожденного из пла­стины электричества давало импульс в 65 милливольт. Сколько у ночного светляка. Сигнал как бы вошел в нерв, возможно, и вызвав легкую боль у лошади. Про боль должен знать доктор Фема Шлайн. Он же утверждал перед опера­цией, что возбужденный нерв через адреналиновую гланду воздействует как-то на весь комплекс спинного мозга. Док­тор Фема Шлайн знает, как именно... И коняга почувствовала в себе такую прыть, а сердце настолько обширным, что сразу и легко ушла вперед и выиграла.

Метис выразил готовность сделать вторую пластину, ес­ли Джефри, конечно, обеспечит материал. Но ждать резуль­тата придется ведь три года, как случилось с доктором Фемой Шлайном, по рекомендации которого господин Пиватски пришел, а потому не мог бы он попросить некоторый аванс заранее? Инженер высказал также готовность поделиться совершенно новой идеей, но после выдачи аванса, скажем, в десять тысяч сингапурских долларов. Он мог бы показать чертежи, случайно захваченные с собой относительно этой идеи... Ящерицы, понукаемые радиоволнами, нейтрализуют контакты тревожной сигнализации в помещении, где нахо­дятся, например, интересующие Джефри материальные ценности. Аванс в, общем-то, мог бы оказаться и в пределах семи с половиной тысяч...

Клео снова отмахнулся от доклада о любопытном изобре­тателе. Бруно Лябасти послал к нему адвоката. В ресторане на острове Сентоза инженер сдал свои схемы, получил аванс и предложение явиться в контору фирмы «Деловые советы и защита». Из конторы он вышел с двумя удостоверениями личности — на имя Амоса Доуви и Ли Тео Ленга, а также подписав обязательство строго подчиняться личным инст­рукциям Бруно Лябасти в том, что касается Клео Сурапато, устроившего его советником — нечто вроде гида в финансо­вом мире Сингапура — к советскому директору по програм­ме размещения кредитов на выгодных условиях.

Аудиторский совет, то есть выбранных и затем утверж­денных Верховным судом Сингапура банкиров и юристов, единожды в год составляет заключения о положении дел в крупных компаниях и финансовых учреждениях, о соответ­ствии их деятельности законам и, как принято говорить, добросовестной и солидной деловой практике. У совета воз­никли сомнения по качественности операций «Мосберт хол­динге».

Ли Тео Ленг, он же Амос Доуви, внимательно и с призна­тельностью выслушал советы председателя аудиторского со­вета фирме «Мосберт холдинге». Выждал, когда седовласый и богатый джентльмен, возможно, богаче всемогущего хозя­ина Бруно Лябасти, выкатится из кабинета, вытащил из магнитофона, вделанного в письменный стол, пленку с за­писями добрых увещеваний и отправился в здание «Банка четырех океанов».

— Она не нужна, — сказал Бруно про пленку. — Я слышал прямую трансляцию...

Услышал же он, что бухгалтерские книги и другие доку­менты «Мосберт холдинге» могут оказаться направлены аудиторским советом на судебное исследование. Закон, час­то нарушаемый фирмой, должен торжествовать. Совет обра­щал внимание «Мосберт холдинге» на запущенность возвра­та полученных кредитов, в особенности советских, из-за чего могли возникнуть уже политические осложнения. Аудиторы в особенности настаивали на безукоризненной пунктуально­сти в соблюдении условий сделок на русском рынке, где конкуренция репутаций очень жесткая. Руководствуясь эти­ми соображениями, совет примет в отношении «Мосберт холдинге» необходимые меры, о которых он, председатель, видя в лице Ли Тео Ленга молодого еще финансиста, считает допустимым предупредить заранее.

Старая лиса с опытом и нюхом догадалась, конечно, что у «Мосберт холдинге» другой хозяин, дергающий за нитки подставного Ли Тео Ленга. Так что все сказанное предназна­чалось для Бруно Лябасти.

Присвоение васильевских денег являлось, конечно, пре­ступлением. Теперь, чтобы оно стало абсолютным, то есть, говоря языком уголовного права, не поддающимся раскры­тию, следовало выдать правосудию его второстепенных уча­стников, сохранив в неприкосновенности — юридической и общественной — дирижеров: Клео Сурапато и Бруно Лябасти.

И он сказал Ли Тео Ленгу, или Амосу Доуви:

— Попытайся скрыться.

Начались мытарства инженера по странам, а затем тюрь­мам, время в которых оплачивалось по тройной ставке.

Клео Сурапато знал историю вербовки Амоса Доуви. Не знал он, что номер шифрованного счета в швейцарском бан­ке, на который шли деньги и ценности через «Индо-Австралийский», давным-давно изменен...

Круг, начавшийся со сборища в ресторане сайгонской гостиницы «Мажестик», собирался дважды в году. Одряхлев­ший Нго уступил председательское место Кроту, своему старшему сыну, который предпочитал отсиживаться в тени в качестве старшего бухгалтера бангкокского отделения «Ин- до-Австралийского банка». После краха 1975 года в Сайгоне патологическая склонность к посредникам и скрытности обострилась. Вряд ли кто и помнил подлинное имя Крота. Даже цепь его связей и доносительства называли кротовьим подпольем, а подчиненных — младшими Кротами.

Объединение Бруно Лябасти двух мафий в «Бамбуковый сад» прибавило новые лица за столом Круга. «Деловые сове­ты и защита» считалась по отношению к нему компонентом довольно усредненной значимости. Для Круга Бруно оста­вался человеком, имя которого использовалось как некий пароль при переводе денег в Швейцарию. Личностью, дейст­вия и помыслы которой контролировались Клео Сурапато. Предполагалось, что только они двое знают код счета в Берне. Состояние баланса на заседаниях Круга докладывали Бруно и Клео по очереди.

Затмение, что ли, нашло на Бруно, когда он отправился на Круг как раз в день разговора председателя аудиторского совета с Ли Тео Ленгом — Амосом Доуви. Вполне возможно. Опасность нависала серьезная...

Едва открыв кожаную папку с финансовым отчетом, Бру­но понял, что вложил в нее ошибочный документ. Сведения о движении капиталов крупной корпорации, выкраденные— первыми и в порядке пробы — с помощью электронного проникновения в ее информационный компьютерный банк Джефри Пиватски. Листки не имели фирменного обозначе­ния, и, прежде чем сообразить, что никакого отношения к Кругу они не имеют, папка оказалась в цепких пальцах Кро­та.

Крот пробежал несколько страниц, не всматриваясь, и минуты две размышлял над итоговой суммой. 182 миллио­на 458 тысяч долларов значилось на балансе.

Ничего не сказав, вернул документ.

Через два часа в помещении 8-Эй здания «Банка четырех океанов» Бруно Лябасти приказал секретарю заказать билет на ближайший авиарейс в Швейцарию. В Берне Бруно соста­вил специальное заявление на чистом бланке с имевшейся на нем заранее подписью Клео — формально они вдвоем и вместе могли распоряжаться Круга — счетом с просьбой пе­ременить код допуска.

Накоплений на счете значилось 623 миллиона 872 тыся­чи долларов.

Формальности заняли около двух часов.

После этого Бруно составил второе заявление с просьбой сохранить прежний номерной счет и код допуска.

С нового, только что открытого на его, Бруно Лябасти, имя он перевел 182 миллиона 458 тысяч на прежний счет. Его дневной заработок составил, таким образом, 441 милли­он 414 тысяч.