Шрам: Легионер - Сим Симович

от живота до груди, десять попаданий, бронежилет держал три, остальные прошли. Упал на спину, кровь из рта, пузырится, захлёбывается. Успел выдернуть чеку гранаты, бросил перед собой, в боевиков. Взрыв. Малик и трое боевиков разорваны, стены в красном, запах крови и пороха.

Шрам видел через пробитое окно школы, через оптику, как тело Малика лежит в коридоре, неподвижное, окружённое трупами врагов. Коран выпал из кармана, страницы в крови, развеваются на ветру сквозняком.

— Малик двухсотый, — голос в рации, безэмоциональный, усталый. — Героически. Забрал пятерых с собой.

Героически. Слово пустое, официальное. Малик просто делал работу, до конца, как учили. И умер, потому что альтернативы не было. Героизм или долг — разница только в словах. Результат один — труп.

Сантос погиб страшно. Четыре часа дня, БТР прорывался к администрации, вёз раненых, боеприпасы, воду. Боевики подбили из РПГ, ракета в борт, пробила броню, взорвалась внутри. Экипаж сгорел мгновенно, пассажиры тоже. Сантос был снаружи, на броне, вёл огонь из пулемёта. Взрывная волна сбросила, он упал на асфальт, ноги сломаны, позвоночник тоже, двигаться не может. Боевики подбежали, окружили. Сантос стрелял из пистолета, лёжа, убил двоих, потом патроны кончились. Боевики избивали, ломали, резали. Долго, садистски, на камеру. Кричал, пока голос не сорвался, потом только хрипел, потом затих. Отрезали голову тупым ножом, медленно, держали за волосы, пилили по позвонкам. Видео потом в сеть — пропаганда.

Шрам смотрел через оптику, не мог помочь — слишком далеко, слишком много боевиков вокруг. Выстрелил несколько раз, убил троих, остальные спрятались за БТР, продолжили казнь. Голова Сантоса на капоте, тело в пыли, кровь лужей. Мёртвые глаза теперь действительно мёртвые, навсегда.

Виктор погиб в пять часов. Школа окончательно пала, русская семёрка отступала последними, прикрывали эвакуацию. Виктор с гранатомётом, расстреливал РПГ по скоплениям боевиков, эффективно, профессионально. Последняя ракета — в окно, где пулемётчик, взрыв, пулемёт замолчал. Виктор выбросил гранатомёт, схватил автомат, побежал к выходу. Снайперская пуля в спину, между лопаток, пробила бронежилет, позвоночник перебит, лёгкие разорваны. Упал лицом вниз, не кричал, только хрипел, кровь из рта, пузырями. Андрей развернулся, побежал обратно, схватил за лямки разгрузки, тащил. Боевики ворвались, автоматные очереди, пули вокруг, мимо, в стены, в пол. Андрей орал, матерился, тащил товарища, пятнадцать метров до выхода. Десять. Пять. Виктор перестал дышать на третьем метре. Труп, мёртвый груз, но Андрей не бросил, дотащил до порога, через улицу, за угол.

Казах прикрывал, расстрелял два магазина, держал боевиков в коридоре. Пустой магазин, перезарядка, граната в дверной проём, взрыв, крики, тишина. Развернулся, побежал. Успел. Живой.

Виктор лежал за углом, глаза открыты, смотрят в небо, не моргают. Андрей сидел рядом, держал за руку, молчал, лицо мокрое, слёзы или пот, или кровь — не разобрать. Казах подошёл, положил руку на плечо, сказал по-русски, тихо:

— Пошли. Живым он не нужен, мёртвому мы не поможем. Отступаем.

Андрей кивнул, отпустил руку, встал, пошёл. Оглянулся раз, последний взгляд на товарища, на друга, на брата по крови и огню. Потом отвернулся, не смотрел больше.

Драган умер в шесть часов, за час до эвакуации. Рукопашная у администрации, боевики прорвали периметр, хлынули внутрь, штык-ножи, приклады, кулаки. Драган дрался как зверь, убил пятерых, голыми руками душил, ломал, крушил. Шестой всадил нож в живот, по рукоять, провернул. Драган заорал, схватил боевика за горло, сломал шею, упал вместе с ним, держался за живот, кишки вываливаются, пытается запихнуть обратно, руки в крови, лицо серое. Милош доковылял, раненый, забрал Драгана, тащил на себе в укрытие. Драган умирал медленно, минут десять, кровь, боль, шок. Шептал что-то по-хорватски, молитву или проклятие, потом затих. Милош сидел рядом, держал за руку, плакал тихо, по-мужски, без рыданий, просто слёзы текли, капали на мёртвого друга.

Бертран погиб последним, на башне, в половине седьмого. Миномётный обстрел, мины падали плотно, накрывали периметр, башню тоже. Одна попала прямо, в площадку, взорвалась в метре от Бертрана. Осколки изрешетили, десятки попаданий, лицо стёрто, грудь разворочена, руки изодраны. Умер мгновенно, даже не крикнул, просто упал, глаза пустые.

Шрам оглох на секунду от взрыва, контузило, в ушах звон, кровь из носа. Встал, отряхнулся, посмотрел на Бертрана — мёртв, очевидно. Потом на Лароша — тоже мёртв, давно. Один на башне, два трупа рядом, патронов половина, город внизу кипит боевиками, до эвакуации час.

Перезарядил автомат, проверил СВД, продолжил стрелять. Методично, спокойно, без эмоций. Потому что эмоции — потом. Сейчас — работа. Убивать боевиков, пока патроны есть. Прикрывать отступление, пока живой. Выполнять приказ, пока возможно.

Гарсия, Ларош, Дюмон, Малик, Сантос, Виктор, Драган, Бертран. Восемь за шесть часов. Плюс десятки других, менее знакомых, но таких же мёртвых. Вторая рота пришла сюда сто пятьдесят человек. К вечеру осталось восемьдесят. Семьдесят мертвы или умирают. Цена выборов. Цена политики. Цена символической победы.

Тессалит остался за французами. Боевики отступили к ночи, не выдержали потерь. Триста мёртвых, может больше. Но легионеров тоже много. Слишком много.

Шрам сидел на башне, курил, смотрел на город. Дым от пожаров, запах крови и пороха, тишина после боя — тяжёлая, давящая, мёртвая. Вертолёты прилетели, забирали раненых, потом остальных. За Шрамом пришли последним — снайпер до конца остаётся, прикрывает эвакуацию. Стандарт.

Спустился с башни, оставил два трупа наверху, некому забирать, потом заберут. Сел в вертолёт, между ранеными, молчал, смотрел в пол. Андрей рядом, живой, израненный, но живой. Казах тоже, контуженный, но на ногах. Из семёрки русской осталось четверо. Из албанцев шестеро. Из всей роты — меньше половины.

Вертолёт взлетел, город уменьшился, превратился в пятно серое на песке красном. Выборы закончены. Урны сожжены, бюллетени в пепле, избирательная комиссия мертва. Победы нет. Поражения тоже. Просто кровь, много крови, с обеих сторон. И трупы, которые останутся в памяти, в ночных кошмарах, в шрамах душевных.

Шрам закрыл глаза, откинул голову на переборку, дышал ровно. Живой. Пока живой. И это главное. Всё остальное — после.

Но цена слишком высокая. Слишком.

И платить её придётся ещё. Снова и снова. Пока война не кончится. Или пока сам не окажешься среди тех, кто платит последнюю цену.

Окончательную.

Милош погиб в феврале, через месяц после Тессалита. Засада на дороге между Гао и Кидалем, конвой подорвали на фугасе — первый грузовик разнесло, второй перевернуло, остальные встали. Боевики открыли огонь с холмов, перекрёстный, плотный, профессиональный. Легионеры залегли, отстреливались, вызывали воздух. Милош