Шрам: Легионер - Сим Симович

в дворах, на крышах. Боевиков больше, намного больше, но легионеры продавали жизнь дорого. За каждого убитого легионера — десять, пятнадцать, двадцать боевиков. Курс обмена жестокий, но справедливый.

Но соотношение сил невыгодное. Двести легионеров против тысячи боевиков, может больше. Они прибывали непрерывно — пикапы с пулемётами, БТРы трофейные, толпы пеших с АК. Откуда столько? Объединились, собрали все кланы, все группировки, все банды. Наёмники из Ливии, Нигерии, Чада. Фанатики из Саудовской Аравии, Йемена, Пакистана. Местные, уцелевшие после зачисток. Все пришли, потому что цель символическая — убить французов, сорвать выборы, показать силу.

И они могли победить. Численность на их стороне, фанатизм, готовность умереть. Легионеры опытнее, дисциплинированнее, лучше вооружены. Но их мало. Слишком мало.

Полдень. Четыре часа боя. Патроны на исходе, раненых полно, мёртвых тоже. Центральная школа держится чудом — стены изрешечены, пулемёты перегреты, легионеры на грани. Дюмон получил осколок в плечо, командует перевязанный, бледный. Русская семёрка поредела — парень из Воронежа убит пулей в горло, татуированный из Владивостока ранен в живот, истекает кровью, медик пытается спасти, но шансов мало.

Андрей стреляет методично, спокойно, как учили. Лицо грязное, губы потрескались, руки трясутся, но держится. Виктор рядом, перезаряжает автомат пятый раз за десять минут, матерится непрерывно, тихо, зло. Казах молчит, стреляет, лицо каменное. Остальные тоже — молчат, стреляют, держат линию.

Крещение огнём. Они теперь легионеры. Настоящие. Кровью, потом, страхом, яростью — заплатили цену, получили право называться. Если выживут.

Вертолёты пришли в час дня — два «Газели» с ракетами, один «Пума» с пулеметами. Накрыли концентрации боевиков огнём, ракеты рвали пикапы, пулемёты косили толпы. Боевики попытались сбить, стреляли из ПЗРК, промазали. Вертолёты отработали пятнадцать минут, ушли дозаправляться, обещали вернуться.

Пятнадцать минут передышки. Легионеры использовали — эвакуировали раненых в центр, перераспределяли патроны, подтягивали резервы. Сантос прорвался к культурному центру, вытащил Милоша и остатки гарнизона — пятеро живых из восьми, все ранены, но на ногах. Албанцы на рынке дожидались помощи, БТР пробился, забрал всех, включая Арбена без сознания, с проломленным черепом, но дышащего.

Два участка потеряны — мечеть и рынок. Три держатся — школа, больница, администрация. Периметр сжался, легионеры собрались в центре, круговая оборона, последний рубеж. Боевики чувствовали победу, напирали, орали, стреляли в небо от ярости и радости.

Массон в рации, голос усталый, но твёрдый:

— Держаться до темноты. Ночью эвакуация вертолётами, вывезем всех. Подкрепление идёт, танки из Гао, будут к утру. Продержитесь шесть часов, шесть часов, потом всё закончится. Выживших наградят, павших помянут. Но сейчас — держаться. Любой ценой. Это приказ.

Шрам слушал, смотрел на город, на атакующих боевиков, на горящие здания, на трупы. Шесть часов. Триста шестьдесят минут. Двадцать одна тысяча шестьсот секунд. Каждая секунда могла быть последней. Для кого-то точно будет.

Перезарядил, взвёл затвор, поймал в оптику боевика с РПГ. Выдох, пауза, спуск. Выстрел. Попадание. Боевик упал, ракета покатилась по крыше, не взорвалась.

Следующий.

И следующий.

И ещё.

Пока патроны есть — стреляет. Пока руки держат оружие — защищает. Пока жив — выполняет приказ.

Потому что он легионер. И легионеры не сдаются. Никогда.

Продают жизнь дорого. Очень дорого.

И сегодня цена будет высокой. Для обеих сторон.

Кровь за кровь. Смерть за смерть. Война без правил, без пощады, без конца.

До последнего патрона. До последнего вздоха.

Третьего не дано.

Гарсия умер первым из тех, кого Шрам знал долго. Два часа дня, школа, западное окно. Испанец высунулся слишком далеко, целился в боевика на крыше, не заметил второго в переулке. Пуля вошла под бронежилет снизу, через пах, разворотила бедренную артерию. Гарсия упал, зажимал рану руками, кровь хлестала фонтаном между пальцами, тёмная, почти чёрная. Кричал, звал Деву Марию, потом просто кричал, высоко, пронзительно, по-животному. Медик добрался через минуту, пытался пережать артерию, перетянуть жгутом, но кровь не останавливалась. Гарсия умирал три минуты, сознание угасало, крики затихали, превращались в хрип, потом в булькающее дыхание. Последний вздох — и тишина. Глаза открыты, смотрят в потолок, не видят ничего. Крест на груди в крови.

Шрам слышал по рации, голос медика усталый:

— Гарсия двухсотый. Истёк. Ничего не смог сделать. Следующий.

Следующим был Ларош. Помощник, на башне, три метра от Шрама. Миномётная мина упала рядом, на крышу соседнего здания, десять метров. Волна качнула башню, осколки просвистели, один попал Ларошу в шею сбоку, перерезал сонную артерию. Кровь брызнула струёй, залила стену, пол, оружие. Ларош схватился за горло, глаза широкие, испуганные, рот открыт, пытается дышать, но вместо воздуха — кровь, булькает, заливает лёгкие. Упал на колени, потом на бок, дёргался, захлёбывался. Шрам не мог помочь — некогда, некому перевязывать, бой не останавливается. Продолжал стрелять, слушал как Ларош умирает рядом, хрипит, захлёбывается, затихает. Через минуту — тишина. Труп у ног, лужа крови растекается, капает через край площадки вниз.

Бертран смотрел, побледнел, губы дрожат, автомат в руках трясётся. Первый раз видит смерть близко, личную, рядом. Шрам рявкнул:

— Работай! Смотри в оптику, ищи цели! Жалеть после, сейчас — стрелять!

Бертран кивнул, отвернулся от трупа, поднял винтовку, стрелял. Руки дрожат, дыхание сбивчивое, но стрелял.

Дюмон погиб в три часа. Школа, последняя атака на периметр, боевики прорвались к окнам, забрасывали гранатами внутрь. Одна упала рядом с сержантом, между ящиками с патронами. Дюмон увидел, понял — если взорвётся здесь, боеприпасы детонируют, всех накроет. Секунда на решение. Схватил гранату, бросился к окну, попытался выбросить наружу. Не успел. Граната взорвалась в руках. Взрывная волна снесла голову, оторвала руки по локти, грудь разворочена, рёбра торчат, лёгкие наружу. Тело упало, дёрнулось, затихло. Кровь, куски мяса, осколки костей на стенах, на полу, на лицах товарищей.

Андрей стоял в двух метрах, забрызган кровью Дюмона, лицо белое, глаза стеклянные. Виктор рядом блевал в угол, согнулся, рыгал желчью. Казах молчал, смотрел на то что осталось от сержанта, лицо застыло, эмоций нет. Потом перекрестился медленно, по-православному, развернулся, продолжил стрелять.

Рация трещала:

— Дюмон двухсотый. Командование отделением принимает Малик. Продолжаем оборону.

Малик продержался полчаса. Алжирец, профессионал, спокойный, методичный. Организовал отход из школы, когда стены начали рушиться, координировал прикрытие, выводил раненых. Последним выходил, прикрывал огнём. Боевики ворвались, он держал коридор один, автомат в одной руке, граната в другой. Расстрелял магазин, убил четверых, пятый нырнул из-за угла, автоматная очередь в упор. Пули прошили Малика