От дела не отрывать! - Чудомир

Стана только головой тряхнула.

— Пусть приходит, бабушка, хоть сам поп! У меня все прибрано, подметено и постлано, только гостей не хватает. — И смеется во все горло.

На заговенье перед великим постом Стана пропала с глаз. Сидит дома, не выходит; говорят, больна, занедужила. Не прошло и месяца, как пронесся слух, что она родила мальчишку. Вся деревня остолбенела. Ну и ну! Грех какой — не к добру! Такого позора не случалось еще у нас.

Собрались все наши старейшины, пришел хаджи Дончо, Драган Чакыр, Генчо Кунин, пришел и староста. Заперлись в общине и стали мозговать, что делать.

— Так этого нельзя оставить, — начал староста. — Надо все уладить по закону. А то начнут все рожать, кто когда захочет.

— Если не выдадим замуж эту мокрохвостку, эдак-то, три года ни капли дождя не будет, — говорит Чакыр. — Надо разыскать отца и обвенчать их, эдак-то! Иначе, одним словом, безотцовщина! Кто знает, какую кару нашлет на нас господь!.. Без отца нельзя, так-то, эдак-то…

— Отец-то известен, но попробуй обратай этого загорца, такие в капкан не попадаются, — добавил хаджи Дончо.

— Очень просто! Пойдем все к Стане на дом, заставим ее признаться, приведем под стражей висельника и силой заставим жениться!

Поднялись старейшины во главе со старостой и степенно зашагали к Стане. Вошли во двор, а она встречает их, руки в боки, у порога.

— Так и так, хозяйка, — начал нерешительно староста, — что стало, то стало, назад не вернешь. Человек, пока жив, грешит. Но вот пришли мы услышать от тебя, кто отец, и уладить дело по закону. Дако, видно, не вернется, да и годы прошли, кто знает, жив ли он. Давай обвенчаем вас с этим, будешь себе жить спокойно, и перед людьми тебе не стыдно будет.

— Блудствовала ты, эдак-то, блудствовала, — ехидно подхватил Чакыр, — господь тебе воздаст сполна, но зачем всей деревне страдать? Либо града ждать, либо засухи? Скажи напрямик, эдак-то, исповедуйся перед нами, а мы все устроим, как положено.

— Так, Станка, так, — промолвил хаджи Дончо, — скажи, от кого ребенок, а остальное мы на себя берем!

А она, проклятая, видно, подучил ее загорец, заложила руки за спину, выставила грудь, задрала голову, да как начнет:

— От вас ребенок, староста! От тебя, от деда Чакыра, от хаджи Дончо! Слышите? Ото всех вас, что приплелись в мой дом средь бела дня незваные, нежданные!.. Сколько лет я, как рабыня, мучаюсь, и никто не позаботился спросить — сыта ли я, обута ли, женщина я или собака!.. Ваш ребенок!.. Так и знайте!.. Вот сейчас побегу по деревне и буду кричать во весь голос: ваш ребенок, ваш!..

Не успела она выговориться, как двор опустел. Пустились наши старейшины бежать куда глаза глядят. Староста сам не заметил, как оказался на лугу возле Тунджи, Генчо Кунин прошлепал через ручей и забился в рощу, хаджи Дончо залез в подвал под своей лавчонкой и стал бить земные поклоны, а дед Драган Чакыр, которого бабка что ни день, то бьет смертным боем, совсем спятил, бежит на кладбище и жалобно причитает:

— Хоть бы подумал про такое… И в голову не приходило… Почитай два года даже мимо ворот не проходил… Вот те крест… Крест божий, эдак-то… — Он торопливо, истово крестился, а сам бежал все дальше и дальше.

НЕ ИЗ ТЕХ Я

Не люблю я сплетен, сестра Сийка, и не из тех я, кто сует нос в чужие дела, а ведь попадаются такие женщины, как Тана Папучкина, разинет рот — хоть на телеге въезжай! Вот третьего дня сижу я дома и надвязываю пятку на чулок нашего Грую, гляжу в окошко, а она — стук, стук, стук каблучками, оттопырила зад, напялила меха, в руке вязаная сумочка с узорами и прямиком — к доктору. Ты только подумай, сестрица, — ведь замужняя женщина, сидеть бы ей дома да делом заниматься, а она закусила удила и не дает человеку покоя! Смотрю я на нее — вот уж второй год все зубы чинит. И что это за зубы такие? Должно быть, особенные, не как у людей! Если б они в два ряда росли и все как один с дуплами были — и то давно б их починить пора. Разбила семью человеку, сука эдакая! А на жену его смотреть жалко — уж и вздыхала и плакала. И ругались они, и дрались даже, а теперь, видать, и она стала погуливать: ходит напудренная и шляпку набекрень носит, с фасоном.

Не мое это дело, сестра Сийка, и не из тех я, но служанка, которую она прогнала, кое-что рассказала про них Боне Кевиной, а Бона передала нашей Кице Сыбчовой. Впрочем, служанка эта, слыхать, тоже не ахти какое сокровище. Два месяца болтается без работы, и какой-то унтер-офицер, будто бы из их деревни, за ней волочится. Времени нет, сестра, разузнать, откуда он взялся — работы по горло; а как бы не оказался двоюродным братцем из нонешних. Да и мое ли дело вмешиваться в чужие шашни! Порядочная женщина должна о своем доме заботиться, чтоб все у нее было прибрано, подметено, расставлено по местам, а то вчера я ходила к Боне Бозаджийкиной попросить закваски, так уж нагляделась — прямо страсти господни! Квашню, наверно, два года не скребли, сестра Сийка, скатерки заскорузли от теста, валяются в углу, и на них кошка разлеглась. Грехота и срамота! Сама два раза в год перманент делает и в туфлях с лаковыми носами ходит, а в доме будто во вторник после базара. Но опять скажу: ихнее дело! Пусть живут как хотят! Наш Грую так и говорит: «В каждом доме свои порядки; каждая коза по-своему скачет. Кто как хочет, пусть так и поступает!» А вот Колчевы, те никогда не застилают постелей. Как вылезут из кроватей утром, так и оставляют их на весь день. Сказала я раз про это хозяйке, а она в ответ: «Нарочно, говорит, их так оставляем, чтоб проветривались». Ясно, что лень ей застилать, лень, и больше ничего, но зачем же людям врать? Работящую женщину сразу видно, стоит только в дом войти. А у них и в спальне все пораскидано, и в гостиной на тахте рваная подушка валяется, игольница висит криво, а личное полотенце такое, будто цыгане им вытирались!

О-хо-хо, ну, да что бы