«Аристократ» из Вапнярки - Олег Фёдорович Чорногуз

— Нет. Я украинец, — ответил Сидалковский. — У нас с поляками очень много общего: в языке, в фамилиях.

Филарет Карлович поморщился.

— Я извиняюсь, вы из интеллигентов? Так я понимаю, в наше время аристократов нет, но интеллигенты…

— Он из семьи известного профессора Сидалковского — доктора ветеринарных наук, — не удержался снова Грак. — Отец его — ученый мирового масштаба. Изучает секрецию желудочного сока у первенца и выделяет этот сок известным только ему методом. Недавно первым в мире сделал пересадку лошадиного сердца в грудь быка-симентала. Операция прошла удачно. Бык живет, а конь умер…

«Платит за Наполеончика. Много выпил», — Сидалковский не спускал с Грака глаз, пытаясь ему что-то сказать, но тот не смотрел на него.

— Отец у Сидалковского очень скромный и простой, как и положено великим людям. Сын его в филиале научно-исследовательского учреждения возглавляет отдел синьки и мехзаменителей. Одновременно занимает должность председателя местного профсоюза. Сын, как видите, пошел по линии отца.

Сидалковский скромно склонил голову, как это делал Грак в день знакомства. Он смотрел на стол и думал: «Дороговато обойдется это сватовство генералу. Надо и этих чертовых креветок попробовать. Никогда не ел. Но модно… Все теперь модно. Даже еда». Сидалковский положил несколько креветок, сначала на тарелку, тогда на язык. Они ему совсем не смаковали: «Черт и что! Чем люди увлекаются? Хемингуэй ел, говорят, только одни головы. Остальные выбрасывал. Сойти с ума можно».

— Это очень приятно. У вас благородная кровь…

— Благородная, — Грак взял руководство в свои руки.

Сидалковский не вмешивался. Ему это импонировало. Да и не хотелось Филарета Карловича разочаровывать. Но вскоре это стало надоедать. Грач во многих местах фальшивил, как Ховрашкевич на гитаре. Например, с той пересадкой лошадиного сердца быку. Чудловский едва сдержался. Видно, почувствовал фальшь.

— Простите, — наконец вставил и свое слово Сидалковский. — Сейчас речь идет не обо мне. Мы пришли просить…

— Знаю, — вдруг сердито выпалил Чудловский. — Зося рассказывала. Кто из вас собирается жениться?

Чувствовалось, что он это знал, но спросил просто для слова.

Сидалковский кивнул на Грака.

— Пс! — поморщился Филарет Карлович. — Я думал, это вы, Сидалковский.

— Я себя не навязываю, — гордо заявил Грак.

— Так я извиняюсь, вы, к холеры, с характером.

— У него характер жесткий. Тверже искусственного алмаза, — поддержал Сидалковский.

Зося поднялась.

— Папа, позволь, я оставлю вас, — она взяла на руки ангорского кота, хвост которого торчал, как перископ, и пошла в свою комнату.

— Как зовут этого красавца? — показал Сидалковский на кота.

— Досифей.

— Мышей ловит? — решил поддержать разговор Грак.

Чудловский взорвался:

— Вас интересует, извините, кот или моя дочь?

Грач его явно раздражал. Тесть был разочарован в будущем зяте.

— Простите, но я знаю Зосю давно. Мне о ней известно все…

— Значит, вас теперь интересует только кот и ловит ли он мышей? Не так ли? У нас мышей ловит Зося. Мышеловками. Да будет вам известно. И кормит мышами Досифея. Он их живых боится. Разумеется?

— Еще раз извините, папа…

«Заиграл. Грач стал перевоплощаться. Нет, у него все-таки есть», — Сидалковский едва сдерживал улыбку.

— Слушайте, вы! Я еще вам не отец. Меня зовут Филарет Карлович. Так будет и дальше. Даже тогда, когда Зося выйдет за вас замуж. Если это приключение когда-нибудь, к холеры, случится. Мне лично вы не нравитесь. У вас, знаете, какое-то удлиненное лицо. Как будто вас кормили, извините, в детстве без ложки. Еще раз извиняюсь, словно из корыта.

Грач будто ударил током. Он завелся, как электровеник, и завертелся на месте. Изо рта начала выделяться пара. Кольцами.

— Но мне не с вами жить, а с вашей дочкой. И кроме этого, вы ничем не лучше меня. Глаза — как у рака. Да еще самые длинные, сухие, как московская полукопченая…

— Псекрев! — вспыхнул Чудловский и действительно стал вареным раком. — До холеры! Я вас выброшу в окно и не пожалею стекла. У меня в этом деле есть опыт. Можете мне поверить. — Чудловский сорвался с места. В его костлявой руке сверкнул нож из чистой нержавеющей стали. Грач закрыл глаза. Седалковский замер на месте.

РАЗДЕЛ IX,

в котором рассказывается о смежной профессии Бубона, божественных местах, хинди, библейской бороде, о женщинах вообще и двух дам в частности

Бубен трясся на заднем сиденье троллейбуса, как буек на днепровских волнах. Он ехал неизвестно куда, потому что ехал за Евой. Ева сидела впереди. Сама. Карл Иванович сзади, в окружении студентов. Он дважды подряд, почти после каждой остановки, перевернул свой берет.

— Иллюзионист на пенсии, — улыбались студенты и просили Бубона показать еще какие-то фокусы.

Бубен фыркал, как тюлень, и это студентов тоже смешило. Карл Иванович сердился, но и это влияло на студентов по-своему, и они дружно заливались смехом.

Роль частного детектива Карлу Ивановичу то нравилась, то надоедала. Когда что-то случалось интересное и у него получалось, как у лучших сыщиков из приключенческих романов, Бубон цвел, как пион, выращенный заботливыми руками Мацесты Елизаровны, когда же попадал в такую ситуацию, как сейчас, хотелось шлепнуть беретом о тротуар и плюнуть. Карло Иванович, как истинный киевлянин, не позволял себе плевать, как он говорил, на город и никогда не выбрасывал талончиков или трамвайно-троллейбусных билетов на тротуар, а только в урны.

Вот уже четвертый день подряд он преждевременно исчезает из «Финдипоша», садится в электричку и несется в столицу, чтобы встретить след Евы, которую нечистая сила почему-то все время тянет в божественные места: то во Владимирский собор, то в Софию, то под Выдубецкий монастырь.

Сейчас Ева ехала, судя по маршруту троллейбуса, в Киево-Печерскую лавру. Бубен взял след и теперь шел по самым ее пяткам. Когда Ева оглядывалась, он смотрел на ее десертные губы. Они больше всего привлекали Бубона. Линия верхней губы была изогнута настолько красиво, что напоминала Карлу Ивановичу лук в виде бухгалтерской счета, а нижняя — тетиву. Верхняя по цвету похожа на «гриот остгеймский», нижняя — на «шпанку» раннюю. По вкусу? Бубен не пробовал. Но как любитель вишен знал, что каждая ягода содержит 13 процентов сахара, 2,5 — различных кислот и до 0,8 — дубильных веществ. Из нее производят варенье и даже алкогольные напитки. Губы у Евы, как и вишни, полагал Бубон, сравнительно нетребовательны, морозостойки, хорошо переносят влагу, но не терпят засухи.

Карло Иванович не ошибся: Ева сошла на последней остановке и, переступив порог надвратной Троицкой церкви, застучала своими кольцами по надгробным, никем не огражденным, металлическим плитам. Бубен вонзался в одну из туристских групп, говоривших, как ему показалось, на языке хинди,