«Аристократ» из Вапнярки - Олег Фёдорович Чорногуз

class="p1">Мимо промчалась стайка девочек с визгом и смехом, которые, словно перегоняя обертки от мороженого и конфет, попрыгали прямо по воде, держа в руках босоножки. Карло Иванович вышел из-за прикрытия и незаметно пристроился за Евдокией Карапет, шедшей со своей любимой огромной хозяйственной сумкой. "Такие сумки преимущественно носят работники общественного питания и продавцы продовольственных магазинов", — подумал Бубон. Хотя Карло Иванович с мамочкой Карапет лично не был знаком, но она на него начала действовать негативно. Он смерил ее несколько раз презрительным взглядом, потому что ему показалось, что Карапет умышленно перекривляет его походку. Бубен не мог вытерпеть такого откровенного издевательства и шмыгнул в темный подъезд. На этот раз не с целью конспирации, а в знак немого протеста.

РАЗДЕЛ VIII

в котором рассказывается о френологии, сватовстве, генерале Чудловском, его псе Цербере, о рае и аде, «морском волке», удивительных портах, «гастрономическом дне» и неожиданной вспышке столового ножа из нержавеющей стали

— Ну, как, доктор? — спросил Грак Сидалковского, выйдя из электрички.

— Если верить такой науке, как френология, я полностью согласен со Стратоном Стратоновичем. Вы, Грак, далеко уйдете. И закончите, как Бонапарт, где-то на Лене…

— На Елене, — поправил Сидалковского Грак.

— Это великий Наполеон на Елене, а вы, Грак, небольшой, потому на Лене. Не перебивайте, пожалуйста. Так вот, если вашу биографию будут писать следователи, то я уже сегодня уверен: к вам приедет Виленская. Сумка на сухари будет. Сухари, думаю, тоже. Кстати, вы какие, Грак, любите сухари: черные или белые, с пиленой? Я должен об этом на всякий случай знать. Зося, наверное, тоже будет гореть таким желанием.

— Идите вы к чертям, Сидалковский. Вам нечего говорить. У меня такое впечатление, что вы иногда ведете язык, не имеющий ни малейшего логического развития. Вы говорите так, для красного словечка. Что вам в голову стрельнет, то и курите.

— Слушайте, Грак! Вы еще не проведены приказом, — напомнил ему Сидалковский. — У вас есть еще все шансы где-то на периферии бычкам хвосты узелком завязывать.

— Ошибаетесь, доктор. Приказ уже опубликовала Маргарита Изотовна. На субботу я со Стратоном Стратоновичем еду за рыбой. К Баринову…

— Кто такой Баринов?

— Директор рыбхоза. Знакомый Стратона Стратоновича.

— Значит, я не ошибся, вы, Грак, далеко уйдете. Таких останавливают только следственные органы.

— Что вы из меня преступника делаете? Я ничего плохого не сделал.

— Правильно. Не поступили! Но, думаю, когда-нибудь поступите. Я вам уже говорил — у вас что-то есть. Я тоже верю во френологию. С таким, как у вас лицом, говорит Стратон Стратонович, благородным не будешь.

— Именно поэтому вы меня окрестили Наполеончиком?

— А вы уже об этом знаете? Я не спрашиваю, кто вам сказал, но заранее благодарен тому. Я рад, что этот меткий выстрел не приписали кому-то другому.

— А почему ты, доктор, думаешь, что я обязательно покончу на Лене?

— Теперь вы, Грак, мне еще больше начинаете нравиться, — всплеснул руками Сидалковский, оценивая его умение так естественно переходя на ты. — Я от вас в восторге. Скажу честно, я вас, Грак, люблю. Мне давно не хватало (вот чувствую) именно такого человека, как вы. Вашей, скажем, наглости. Человеку всегда не хватает того, чего в нем самом нет. Вы со мной согласны, Грак?

— Тебе, доктор, не кажется, что ты меня начинаешь обижать?

— А вам, Грак, не кажется, что все это идет от моей любви к вам?

Грач не ответил. Он делал огромные шаги, широко раскидывая ноги по обе стороны, и шел немного впереди Сидалковского, как хозяин Кобылятина-Турбинного. Плохо вымощенные улицы города были узки. Верхушки деревьев густо переплетались между собой, и Сидалковскому и Граку все время казалось, что они идут по зеленым аллеям фруктового сада.

— Это лучшие места в Кобылятине-Турбинном, Грак. Женитесь на Виленской, не забудьте обо мне. Разрешите хоть раз в месяц посещать вас. Будете жить, Грач, как в садах Семирамиды. Генерал Чудловский для такого зятя, как вы, думаю, и небесный замок построит. Это райский уголок, Грак.

— Только ты меня посылаешь в ад.

— Вы меня убили, Грак. — Сидалковский остановился, как в фотокадре. — Я вас не узнаю. Кто из нас ухаживал за Зосей? Я или вы? Вы не хотите уходить? Я возвращаю, Грак. Вам не нравится Зося? Эта романтическая фигура, которая в наше время так же редка, как мамонт! Вы думаете, что вы говорите, Грак? Вы знаете, что Чигиренко-Репнинский сделал в знак протеста? Он сбрил бороду и темень, а теперь грозит Стратону Стратоновичу и всем нам покинуть «Финдипош». Вы сделали искусственную пересадку Зосиного сердца в свою грудь, а теперь даете задний ход. Стратон Стратонович вас так не примет. Так и знайте, Грак, — Сидалковский передал знаменитый киевский торт с тремя каштановыми листочками Граку. — Я вас не силю. Я считаю, что помогаю вам, Грак, найти свое место в жизни. Вы мне просто нравитесь… У вас есть что-то от Наполеона Первого Бонапарта. Считайте, Грак, вы первая историческая фигура, с которой я имел честь познакомиться. После Ховрашкевича, конечно.

— Иди ты к чертям! — дергался Грак. — Ушли.

— Вы мне еще больше нравитесь, Грак. Я скоро в вас влюблюсь окончательно.

Пошли дальше. Сидалковский перепрыгивал небольшие лужицы, стараясь не смазать своих лакированных ботинок. Из ворот выглядывали любознательные кобылятин-турбиновцы и о чем-то загадочно перешептывались. Сидалковский примерно знал, что их интересовало, но утолить жажду их любознательности не мог, потому что они непосредственно к нему не обращались. У Чудловских ему уже приходилось бывать. Сидалковски и посещал их тогда, когда заболела Зося. Он запомнил старого генерала. Высокого, худощавого, с рыжими, красными, как у вареного рака, усами (по цвету и по форме). Глаза генералу, кажется, вставляли поспешно, потому что как следует не засунули в глубину, и они, словно две выпуклые линзы, вырывались из высокого лба. Схематически мировосприятие Филаретом Карловичем Чудловским (так звали генерала) можно показать так:

Приведенные соотношения точны только в области параксиальных пучков, когда же на глаза Филарета Карловича падают солнечные боковые лучи, то у них возникает аберрация двух одинаковых оптических систем.

Филарет Карлович человек молчаливый, неприветливый, фигура чем-то напоминает ресторанного швейцара. Он, как следователь, больше слушал, чем говорил, и задавал короткие, как выстрелы, вопросы. О своей военной карьере никогда ничего не рассказывал. Если же этим у него интересовались, он коротко обрывал собеседника и посылал его в «Историю Великой Отечественной войны».

— Кстати, Грак, — сказал Сидалковский. — Хотите завоевать сердце генерала — ни слова ему ни о битвах, ни о баталиях. Он этого не любит.