«Аристократ» из Вапнярки - Олег Фёдорович Чорногуз

— Но кому-то продавать надо…

— Надо, Мэри. Но почему вы думаете, что этим я должен заниматься, Сидалковский? Моя внешность меня побуждает к большему…

— Но вами уже интересовался Вася Сапрыкин. Наш участковый. Он так и сказал: «Муся, кто у тебя живот?» Он меня называет Муся. А я ему говорю: "Студент". Верно, Сидалковский?

— Правильно. Только нужно прибавлять: вечный.

— Что "вечный"?

— Вечный студент с одним хвостом по античной литературе.

— Так вы скажите мне, пойдете или нет? — Мэри наконец натянула на себя платье с такими переливами, что в глазах Сидалковского появились зайчики.

— Я, Мэри, не вписываюсь в ландшафт лотерейного колеса. — Сидалковский приподнялся и подошел к этажерке, где лежали его вечно модные запонки в виде автомобиля «ролс-ройс» первого выпуска.

— Во что не вписываетесь?

— В ландшафт, — повторил Сидалковский. — Есть такое немецкое слово. В переводе на украинский означает пейзаж. Пейзаж с лотереями побледнел на моем фоне.

— А-а, — махнула рукой Мэри. — Говорите проще.

— Образование не позволяет… Незаконченное высшее.

— Вам она все не позволяет.

— Такое деревенское, — театрально развел руками Сидалковский. — Чем больше знаешь, тем меньше можно.

— Так лотереи будете продавать, пока найдем тот ваш Хвиндипош. Капитан Сапрыкин говорил, что он куда-то уехал за город. Ближе к селу.

— Это уже хуже, чем с лотереями, — он присел и, обхватив голову, начал взвешивать. — Сидалковский и лотерея. Ну и ну! До чего ты дожился, Сидалковский?

— А что в этом плохого? — вернулась к нему всем бюстом Мэри.

— Рожденный гордо нести голову опускаться в лотереи не может.

— Не придумывайте. Это на время. Деньги не пахнут… А вы могли бы кое-что заработать. Вам, правда, без документов материальных ценностей не доверят, но я на себя могу взять эти лотереи. Я вам доверяю.

— Мерси, — в красивом реверансе наклонил голову Сидалковский.

— Так как, согласие?

«Не в деньгах счастье, — размышлял. Седалковский. — А в кошельке, набитом ими».

— Быть по-вашему, Мэри. Задержка за малым — мне нужен костюм. В парадной форме лотерей не буду продавать. У меня все импортное, Мэри: и пиджак, и брюки, и рубашка, и галстук, и запонки, и ботинки, и очки. Только сам я из Вапнярки… Так что в такой форме — не тот фасон.

Сидалковский действительно задумался: «С моей респектабельностью только лотереи продавать. Официантом в привокзальном ресторане или в гостинице «Все для интуриста» еще кое-как. Но лотерейные билеты… В таком костюме, с приподнятым белоснежным воротничком и запонками «ролс-ройс». Никогда!»

— Если хорошо уйдет, можете неплохо заработать, — долетали до сознания слова Мэри. — Будете иметь свои деньги…

Два дня спустя Карапет принесла несколько пачек лотерейных билетов и колесо, похожее на то, в котором крутится в зоопарке белка. В эти дни Сидалковский имел много с ней общего. «Надо уметь вертеться», — вспомнил он Карапет.

Сидалковский прежде переоделся в другой костюм, который ему вынула из шкафа Мэри.

— Это от Валико, — сказала она. — Моего грузинчика. Сбежал где-то на Кавказ. Говорил, что охладел ко мне, как вершина Казбека. Я к нему ездила. Не нашла. Спрятался в своих горах. А говорил, что вернется. Только взглянет на Грузию. Грузины любят свою Грузию больше, чем женщин, — Карапет подала Сидалковскому штаны. — Валико тоже любил. Говорил: "Дорогая, без Грузии, как без тебя, жить не могу".

— Это хорошо или плохо? — спросил Сидалковский.

— Для Грузии хорошо, для меня плохо, — ответила Карапет. — Клялся мне. Говорил, вернусь, дорогая. А взял и сбежал, — возмущалась.

— А вам оставил на воспоминание костюм? — Сидалковский сунул ногу в штанину.

— И Тамару. Хотите, Сидалковский, познакомлю? Не Тамара, а грузинская царица! Хоть бери из нее картины пиши. У меня все девушки хорошие.

— У вас их много?

— Целых три: Вера, Надежда и Любовь.

— У вас, Мэри, широкий ассортимент.

— И одна лучше другой, — она вытащила из тумбочки семейный альбом, подала его Сидалковскому. — Вера — это старшая, уже вышла замуж. Надежда развелась, а Люба только собирается…

— Разводиться?

— Выходить замуж. Смотрите, что вам повезло, Сидалковский. Я согласна. Вы парень подходящий. Проверенный. Можете жениться. Все равно у вас выхода второго нет. Берите Тамару. Покорная и кроткая, — рекламировала Мэри товар собственного производства таким тоном, словно не очень была убеждена, что у него повышенный спрос. — Лучшей жены не найдете.

— Вы ведь говорили, что Люба.

— Это она по паспорту Люба. Как я Дуся. А в жизни Тамара. Так ей больше нравится. Вот она, — Карапет перелистала страницу альбома. — Посмотрите. Чем вас не достойна, Сидалковский?

Он взял альбом в руки, как молодой сапер мину неизвестной конструкции. В комнате повисла тишина, словно над заминированным полем. На Сидалковского смотрела Тамара — томная обладательница кругленьких колен, обтянутых в капрон того цвета, который ему больше всего нравился.

— Можете брать. От такого зятя, как вы, я не отказываюсь, — доносилось до Сидалковского сквозь напудренные мозги. — Тамара — активистка. Участвует в художественной самодеятельности. Танцует гопака…

«Это мне ни при чем, — думал Сидалковский. — Я не директор Дома культуры».

— Встречает разные делегации. Лучшей кандидатуры не найдете. Стоит в очереди на квартиру. Живёт в общежитии.

"Это мы знаем".

— На заводе сказали, что квартиру дадут сразу, когда выйдет замуж. Ох, и сыграем с вами свадьбу! На весь Крещатик будет свадьба. Ой, уже и напляшусь, — закончила Карапет.

«Тар-тюф, тар-тюф, — билось сердце у Сидалковского. — Слышишь: тар-тюф, тар-тюф. Сватаешься к дочери, а живешь с матерью. Тар-тюф. А может, это не она?

— Как вашей дочери фамилия? — спросил вслух.

— Какой?

— А разве у вас, у всех разные фамилии?

— А как вы думали, Сидалковский? Старшей — Будкевич. Средней — Карапетян. Хорош был человек. Не так одевался, как вы, Сидалковский, зато не был таким голодранцем. Много денег зарабатывал.

— Откуда вы взяли, что я голодранец? — Лицо Сидалковского набрало цвет перезрелой вишни.

— А разве не видать? Аристократ, а только и того, что на вас…

Сидалковский подошел к серванту и взял оттуда бутылку хереса.

— На правах зятя, — улыбнулся криво.

— Вот я понимаю, — усмехнулась Карапет. — Таких люблю и обожаю.

Сидалковский наполнил светло-коричневым хересом фужеры.

Мэри вытащила из сумки два донецких «Гуливера». Сидалковский молча чокнулся и для возобновления новой порции оптимизма выпил. «Гулливером» не заедал.

— Средняя дочь… — продолжала Карапет и постучала по коробке сигаретой «Дездемона».

"Сейчас начнет душить", — подумал Сидалковский, но не сказал ничего.

— Среда — Надежда. Самая маленькая — Люба, вот эта, которую вы берете. Она Гогошвили. От