«Аристократ» из Вапнярки - Олег Фёдорович Чорногуз

— По вашим дочерям можно учить вашу биографию, — вырвалось у Сидалковского.

— Поляка у меня еще не было. Вы первый.

— Я не поляк, я украинец, — вежливо возразил Сидалковский.

— С украинцами мне больше всего везет.

— Сколько у вас было мужчин, Мэри?

— Официально четыре. Вы можете быть пятым. Я не возражаю. — Мэри расхохоталась так, что на бутылке хереса отклеилась этикетка. — Квартира у меня есть. Вы мне нравитесь.

— Неравный брак, — усмехнулся Сидалковский и поспешил вернуть ее к предварительному разговору: — А не официально?

— Вы меня смущаете, Сидалковский.

— Я чувствую: вы давно перевыполнили план. А есть, между прочим, женщины, не добравшиеся до плана.

— Я вас не понимаю. Вы о каком плане? В магазине у меня всегда план. Даже больше…

— Я не о том. По полуофициальным данным, на одного мужчину у нас приходится четыре женщины. У вас, Мэри, наоборот: на одну женщину приходится четыре официальных мужчины. Это нечестно, Мэри. Вы обворовываете своих сестер.

— Вы меня убили, Сидалковский. Надо уметь на свете жить. Я же даю откровения. Делаю людям добро: принимаю на квартиру. Другие таким способом женихов ищут. Кто как может, так и крутится. Один, как муха в кипятке, а другой, как вареник в сметане… Конечно. Вот вы мне ничего не платите за квартиру? Так хоть что-то делайте и опше.

— Не за квартиру, за кровать, Мэри… Вернее, за одну десятую ее, — напомнил Сидалковский.

— Пусть кровать. Но теплое. А не платите. Да я вас и не требую. Человек один жить не может. А тем более такая молодая женщина, как я. Сколько мне лет? Как вы думаете, Сидалковский? Говорите, но не спрашивайте паспорта.

— Я и без паспорта вижу, что вам, Мэри, не больше тридцати. Жаль только, что у вашей старшей дочери уже двадцать восемь и ставит вашу молодость под жестокий удар…

— Вы очень колкий, Сидалковский. Я не люблю таких. Мне нравятся мужчины нежные.

Сидалковский в знак согласия кивнул головой.

— Так вот я и говорю: вы должны, Сидалковский, тоже иметь свои деньги. Хоть на дельтерскую воду. Я даю вам заработать, а вы комизитесь. Лотереи продавать — это не хек свежемороженый. Работа чистая. Интеллигентная. Как раз для вас, Сидалковский, и опше…

РАЗДЕЛ XIV,

в котором рассказывается о возвращении из дальних странствий Адама и Евы, «Фактус» и «седьмое небо», натюрморт, Мадагаскар и Дагомея, подвиг Баронецкого, его заявление и дальнего тезка

Увлекшись Сидалковским, как Ховрашкевич ежами и ондатрами, мы совсем забыли об Адаме и Еве. Между прочим, они требуют к себе (особенно Ева) не меньшего внимания, чем Сидалковский или Ховрашкевич. Без Евы и Адама роман так же трудно продолжать, как род человеческий или, скажем, новые виды ондатр.

Адам, наконец, вернулся из дальних и тяжелых странствий. Вернулся не сам, а со своей законной супругой Евой Гранат (о том, что Ева стала законной супругой Адама, свидетельствовали печати в их документах и все без исключения жители Индустриальной Балки).

Адам привез Еву скорым спецпоездом «Жорновка — Янушполь» с одноминутной остановкой в Киеве. Молодожены сели в троллейбус и уехали со скоростью автомобилиста-любителя. Машина, подвешенная палками к электропроводам, попискивая на перекрестках, довезла их в Ботанический сад. Адаму хотелось показать район, где он жил, и сад, в котором гуляли влюбленные и ходили с диктовыми табличками на груди мечтавшие выменять большую микрорайоновскую квартиру на маленькую в центре. Только с видом на Крещатик или на Софию киевскую.

Адам вел Еву сквозь строй экзотических деревьев с диктовыми паспортами на груди и смотрел на нее, как на соблазнительную звезду киноэкрана. Диктовая документация деревьев свидетельствовала, откуда эти пришельцы родом, когда были к нам завезены и получили постоянную прописку в самом центре столицы.

Вышли на каштановую аллею. На деревьях догорали последние красные вспышки, похожие на цветные свечи в ночном баре.

— Ева, это Киев, — сказал Адам, наклонившись к ее ушку.

— Какой он? — спросила ли, утвердила ли Ева. — Свечи какие?

— Каштану, — улыбнулся Адам.

— Я знаю. Какие они?

— Хорошие, — сказал Адам.

— Я вижу, — сказала Ева. — Это Киев? — спросила она, восхищенно ли подтвердила Ева.

— Да, Ева, Киев. А это мой дом, — показал Адам на блестяще исполненную большую копию лучших высотных построек города.

Ева смотрела на царство из стекла и железобетона, и у нее кружилась голова.

— Боже? Какой он?

— Высокий! Пока самый высокий в городе.

— Еве страшно, Адам, — и она прижалась к нему.

Адам жил в этом доме. На самой его вершине, где чувствовал себя как на седьмом небе. Когда над городом шел дождь, соседи с нижних этажей сушили на балконе Адама белье. Дождевые тучи проходили внизу, и Адаму все время казалось, что он находится в салоне сверхзвукового лайнера. Это был новый жилой дом ученых, который имел простое и лаконичное название — «Фактус». Он, казалось, силой влез между домики-старожилы, которые помнили еще князя Ярослава. «Фактус» считал себя модернистом и стоял среди «классиков» с гордо поднятой головой, свысока демонстрируя свой железобетонный модерн, как баскетболист на встрече с младшими учениками спортивной школы-интерната. Площадь, которая когда-то казалась большой и просторной, теперь напоминала детскую площадку, а прохожие — детей. Когда Адам смотрел вверх и по небу плыли тучи, ему всегда казалось, что «Фактус» вот-вот упадет…

С Евой Адам не боялся ничего. "Фактус" светился витринами, и на его фронтоне горели огромные радужные буквы: "Фото", "Диод" и "Ум".

— Адам, что это? — спросила Ева, показывая первое название. — Это фотография?

— Нет, Ева. Это кафе. Она называется по-ученому — «Фотон», но одна буква перегорела. Вечером не видать.

— Значит, мы не сможем здесь сфотографироваться?

— Конечно, нет, Ева.

— А это, Адам, Ум?

— Это магазин, Ева. Полностью называется «вакуум».

— Здесь перегорели четыре буквы?

— Да, Ева. Четыре.

— А здесь, Адам, все буквы? "Диод"?

— Здесь все, Ева. Это магазин электротоваров.

Ева вошла в лифт. Он был большой и голый, как мальчишеская квартира. Только стены, электролампочка и выключатели. Об Адамовой квартире этого нельзя было сказать. Хозяин меблировал ее по последнему слову журнала «Семья и заботы». Она хоть и имела всего четырнадцать метров, но показалась Еве сначала вдвое больше. Еве здесь нравилось все. Особенно фикусы и френзли на покрывале.

— Хорошо! — одобрила Ева и принялась немедленно переделывать все на свой манер…

Ей, например, показалось, что шкаф стоит там, где должна стоять кровать. А кровать захватила место стола. Ева пожелала, чтобы на столе всегда в большой и глубокой миске лежали яблоки,