От дела не отрывать! - Чудомир

— Доктор, — говорю, — так и так, пригнали мы продавать поросят, то есть свиней. Штук сто наберется. Приди посмотри и дай разрешение продавать по деревням.

— А не больные они у вас?

— Какое там больные! Этих длиннорылых, черноморских никакой мор не берет!

— Пригоните их сюда, посмотрим!

Пригнали мы свиней, надел наш доктор очки, смотрел их, щупал, хмурился и вдруг отрезал:

— Свиньи, — говорит, — заражены свиной чумой. Вот видите, красные угловатые пятна на брюхе. Нельзя их продавать! Надо оставить их здесь, выдержать карантин, а дальше видно будет.

— Э, доктор, а если они передохнут?

— Могут и передохнуть. Но лучше пусть только ваши пропадут, а не по всей околии.

— А деньги наши, труды наши?

— Не знаю, это дело не мое.

Пожимает плечами, моргает из-за очков и ничего слушать не хочет.

— Послушай, доктор, не надо так, ты же свой парень, и партия наша сейчас наверху. Мы с твоим министром приятели, дай нам распродать товар, и хотя бы при своих деньгах остаться. Не такие уж свиньи больные, как тебе кажется.

— Нельзя, нельзя! Для чего я здесь поставлен? Как я могу пустить их по околии! Да разве можно разрешить эдакое дело? Ты знаешь, что вы уморите всех свиней в округе и нанесете миллионные убытки населению?

— Ну и ладно, доктор, и пусть себе мрут. Что из того? Деньги оборот любят. Торговать надо. Перемрут эти, других пригоним.

— А-а, вот вы как думаете? Так рассуждаете? Иван! Иван! Загоняй их в хлев!

Рассыльный загнал свиней в хлев, и мы остались ни с чем.

— Послушай, доктор, — вскипел я, — не подстраивай мне таких штучек, понимай, с кем говоришь. Я — Монеолу, ясно тебе?!

— Ты, может быть, — говорит, — трижды Монеолу, это меня не интересует. Я исполню закон и буду защищать интересы населения, а ты делай, что хочешь!

Хлопнул дверью и был таков.

— Ааа… Так вот ты как? Ладно! Увидишь, кто я такой! Увидишь и запомнишь!

В тот же день я написал ему анонимное письмо, подговорил свидетелей из своих людишек, сел на поезд и прямо к министру. Встретил он меня, поздоровался, угостил сигаретой, я и начал:

— Так и так, так и так, господин министр, прислали нам такого ветеринара, который ничего в своем деле не понимает. Постоянно вредит людям из нашей партии, а оппозиции потворствует. Женат, — говорю, — двое близнецов у него, а сам развратничает и пьянствует все ночи напролет. В прошлое воскресенье напился, разделся чуть не догола и танец живота изображал в общественном месте. Видели его Теню Казак, его свояченица, моя жена и другие почтенные граждане, так чуть не сгорели от стыда… Разложившийся человек, — говорю, — позорит службу и негоден к работе. Я пришел, — говорю, — от имени партии потребовать, чтоб его немедленно уволили или перевели в другое место. Больше терпеть, — говорю, — невозможно!

— Хорошо, хорошо, — сказал министр. — Завтра же потребую от него объяснения, и если это так, то уволю его.

На следующий день я вернулся и накатал доктору еще одно анонимное письмо. Написал, что если он отсюда не уберется, то квартира его взлетит на воздух. Через три дня пришло и письмо от министра, и ветеринар, бедняжка, так растерялся и оробел, что захворал и прислал записку, чтоб мы забрали своих свиней.

Вот я и хочу тебе сказать: тактику надо иметь в наше время, куманек! Тактику и политику, если хочешь жить, как люди живут.

— Ну, а свиней-то у вас раскупили?

— Огооо! С руками оторвали! В первых же пяти деревнях рассовали мы их до одной.

— И много их подохло?

— Дохли, отчего бы им не дохнуть? И наши дохли, и ихние, но все сошло. Теню Казак опять съездил на побережье, закупил других. Снабдим людей свиньями, куманек, не беспокойся. Не оставим без свининки к рождеству. Разве можно? Все мы люди! Все мы христиане!

АМЕРИКАНСКАЯ ЧЕЧЕВИЦА

Митю Пите — это тот самый парень, который провел электричество в деревню Голый Бугор. Оно помигало, помигало, а когда вода пересохла, моторчик захрипел и остановился. Теперь в нашей деревне опять мрак и темнота и собаки лают не на фонари, а по старинке — на луну.

Прогорев на электричестве и водных сооружениях, Митю Пите первое время шатался по деревне как обалделый, то за одно дело пытался взяться, то за другое и взялся в конце концов за соху. Три участка не успел он еще спустить — один песчаный, на откосе, где только зайцы резвятся, и два, еще похуже, возле Бонина дола.

Вроде было принялся за дело, но ведь он не из простых, замутил себе голову ученьем и, как только пообтерпелся, снова пошел болтать, как по-писаному.

— Вы, — говорит, — ничего не знаете и не умеете рационально использовать природные богатства. Вы, — говорит, — не размышляете по этому вопросу и ждете, что все свалится готовенькое с неба. А вся соль в том, чтоб с небольшого участка получить богатый урожай. Так, как вы, работать всякий сможет: твой прадедушка первый год сеял рожь, а на второй оставлял поле под пар; отец твой так же делал, и ты продолжаешь без изменения. Нельзя так дальше делать, не годится. Нужно действовать с умом и целесообразно. Посади у себя на участке четыре груши, собери плоды и выручишь в два-три раза больше.

— Выручить-то выручишь, — отзывается Пею Длинный, — но ты сначала найди кого-нибудь, кто тебя усыновит и кормить будет, пока твои груши вырастут, зацветут да плоды дадут.

— Ну, не груши, так клубнику, — не сдается Пите. — Посади ее осенью, а весной продавай на базаре втридорога. Столько-то декаров, значит, по столько-то килограммов с декара — считай сам, прав я или нет.

Как тут завелся Пите и пошел и пошел: и арахис хорош, и ромашка от блох, и лаванда, и мята — чего только не навыдумывал!

А в конце концов — один пшик! Накануне рождества перекинет мешок через плечо и пойдет по домам муки взаймы просить. Клянчит, негодник, и духом не падает.

— Я, — говорит, — пока не добьюсь своего — небольшим трудом большой урожай снимать, — до тех пор не успокоюсь. И много новых растений введу. Хватит с нас ржи и ячменя, хватит с нас фасоли да кукурузы. Без штанов останусь, но своего добьюсь.

Однажды встретил он Вруна Саби, и тот остановил его. Соседке Саби, молоденькой учительнице, что живет у деда Пенчо Мешочника, прислали