От дела не отрывать! - Чудомир

В половине второго семья Калцуневых обедала в кухне брынзой с чесноком. «Союз четырех» оказался, как всегда, единодушным и энергично бойкотировал второе блюдо меню, то есть чеснок, потому что у мадам после обеда было собрание женского общества, а Цеца, Пеца и Меца были приглашены в клуб на чаепитие с танцами.

ПРИЯТЕЛИ

Горемыки они оба, и Тоне Пятак, и его серый ослик Топотун. Но как говорится: оба горемычные, друзья закадычные. Другого богатства у Тоне нет. А голыми руками да шестью ногами много не заработаешь и, к примеру сказать, из пятака гривенником не станешь.

В мае они возят лепестки в розоварни, осенью — красную глину хозяйкам мазать стены, зимой — хворост на базар; с грехом пополам перебиваются. И у нас повелось, как повсюду на белом свете: собаки бегают босиком, а у бедняков ветер в штанах свищет.

Ничего не скажешь — работящие они оба, трудолюбивые, смиренные и кроткие, и живут по-братски, но на кротости и смирении в рай не въедешь.

Лишь в редких случаях, когда Пятаку перепадало угощение и он немножко перебирал, его вдруг прорывало, и тогда он кричал: «Эге-ге-гей!» — и хлопал шапкой оземь, чтобы бабахнуло, как из пушки. Вот почему у него шапка с дырой на макушке. Отчего ж не повеселиться?

Топотун тоже душа живая, не без слабостей. Раз в год в марте, когда любовь захлестнет сердце, порвет веревку и понесется сломя голову по деревне, остановится перед общиной, взбрыкнет пять-шесть раз, проревет, что труба, и пулей умчится в поле. Дня через три приплетется с обвисшими ушами домой, но за такие рейсы платят не деньгами, а дубинкой по спине.

Однажды Пятак сторговался вскопать под виноградник большую Батункову ниву на Капачовом косогоре. Копал мужик, работал, Топотун возил камни и коряги, прибрали все как следует, и им неплохо заплатили. Получил Пятак деньги и первым делом пошел к лавочнику Стане расплатиться с долгами. Отсчитывает он денежки, а Стане заглядывает к нему в кошелек и говорит:

— Эх, Тоне, пятаком тебя прозвали, а без пятака ходишь. Теперь ты малость разжился деньгами, отчего бы тебе не попытать счастья? Купи билетик лотереи. Расход пустяковый — всего двадцать пять левов — рискни, вдруг да повезет!

Пятак почесал в дырке на шапке и сказал:

— Кто его знает, дядя Стане.

— А чего тут знать? И деньги твои, и воля твоя. Попробуй разок, потом, может, всю жизнь меня благословлять будешь. Двадцать пять даешь — двести пятьдесят тысяч можешь выиграть. Разве мало? Ладно, пусть поменьше — сто тысяч, пятьдесят, пусть только десять — кто тебе их даст, когда вы с Топотуном столько деньжищ заработаете? Чего раздумывать — попробуй разок!

Наговорил ему лавочник с три короба, убедил-таки Пятака купить билет. Конечно, ничего тот не выиграл, но с тех пор страшно разохотился покупать билеты!

Не успеют пустить в продажу новый выпуск, как он уж наизнанку вывернется, а денег раздобудет и купит билет. И сколько ни покупает — все мимо.

На седьмой раз он совсем было отчаялся, но тут ему вдруг стукнуло в голову:

— Свое счастье я испытал, дай-ка на этот раз возьму билет ослу.

Сбегал к лавочнику и купил билет.

Не прошло и недели, как билет Топотуна выиграл две тысячи левов.

Запрыгал Пятак от радости, зажал билет в кулак, взобрался на Топотуна и махнул в город. Пошел в банк, получил деньги и прямиком на постоялый двор к ослу. Показал Топотуну денежки, целовал, миловал и ласково приговаривал:

— Топотун, братишка, видишь, это все — твое счастье. Все денежки твои, до стотинки. Посмотри, погляди, чтоб потом не ссориться. Все на тебя истрачу. Принаряжу я тебя, куплю новое седло, уздечку, сбрую с синими бляшками, а к хвосту красную розу привяжу, пусть трепыхается на ходу. От всей души и сердца так сделаю.

Отвязал он его и повел, улыбаясь во весь рот, по рядам, накупил всякой всячины, обрядил осла, разукрасил, как цыганского жениха, и еще осталось у него пятьсот левов.

— Пройдем, — говорит, — со мной еще немного. Осталось нам еще одно дело сделать!

Вывел он Топотуна на площадь, остановился перед уличным фотографом и крикнул задремавшему на тротуаре армянину:

— Эй, дядя! Встань-ка да сделай нам хорошую карточку на память!

Закряхтел армянин, стал налаживать аппарат, а Пятак тем временем причесал осла, поправил седло и ленточку на хвосте, заткнул оставшуюся банкноту за уздечку на лбу, обнял Топотуна одной рукой за шею, а другой уперся в бок и застыл, гордый и неподвижный, как памятник перед освящением.

Собрались вокруг крестьяне, горожане, ребятня, смеются, потешаются, а Пятак стоит затаив дух, глядит в одну точку и моргнуть не смеет.

Лишь когда аппарат щелкнул и фотограф сказал «Готово!», Пятак зашевелился и сказал:

— Чего уставились на нас? Ослик не крал, не воровал, не на дороге денежки нашел. Честно и почтенно выиграл; деньги его — как хочет, так и тратит! Видите эту банкноту? Ясли ему починю за эти деньги, мешок отрубей куплю и… еще один лотерейный билет. Если выиграет, женю моего Топотуна, чтобы не пропадал по три дня в марте. Куплю ему славную ослицу. Да, да! Чего смеетесь?

С ОБРАЗОВАНИЕМ

Давненько закончил училище Гунчо Карабойкин, но до сих пор шляется по деревне и ни за какое дело не принимается.

— Мне, — говорит, — с моим образованием бояться нечего. Мне заботы мало, — говорит. — Куда ни захочу, везде устроюсь.

Ходит по посиделкам, балбес, пляшет хоро, режется в карты у Марина в пивной, и горя ему мало, что мать рвет траву по обочинам и мешки таскает, какие иному ослу не под силу.

Так прошла одна зима, за ней другая и началась третья. Не осталось у них с матерью ни гроша за душой, и дом опустел, как заброшенный. Да и мука почти кончилась.

— Вот и вся мучка, — говорит мать и вздыхает. — Что видишь, то есть, а больше нету. Хорошо, если хватит до успения, а как съедим ее, что будем делать, — не знаю.

— Не бойся, — говорит Гунчо, — мне с моим образованием…

— Пропади оно пропадом, твое образование, сынок, три года мне про него толкуешь, а за работу не берешься. Какой от него прок? Вот дядя Васил может тебя пристроить, — хватит на кусок хлеба; пошел бы да попросил его! Вчера мне встретился на мосту и говорит: «Пусть Гунчо зайдет в общину». Ступай попроси