Объятая тьмой - Тилли Коул

Наклонившись, я прижался губами к ее губам. Мэй, как всегда, упала в меня. Мой лоб коснулся ее лба. «Я, б-б-б-люблю т-тебя».

Я почувствовал, как Мэй улыбнулась мне на губы, прежде чем очередная схватка разорвала ее на части, заставив оторвать голову и закричать. Через несколько секунд ее врач закончил. Ее женщина-врач. Какого хрена я собирался заплатить за то, чтобы какой-то мужской пизда засунул руки в пизду моей женщины.

Доктор двинулся между ног Мэй. Руки Мэй сжались в моих. Ее глаза все время были прикованы к моим. Я трясся от чертовой ярости. Гнева, что даже сейчас Мэй все еще не могла смотреть, как кто-то, кроме меня, касается ее ног — не то чтобы какой-то ублюдок осмелился бы попытаться. Но она даже не могла вынести, чтобы ее доктор был между ее ног. Это было из-за всех лет издевательств со стороны тех ублюдков из культа. Заставлял ее ноги раздвигаться и трахал ее до крови.

Я не спускала с нее глаз, пока врач откатывала ее кресло назад, вставала и говорила: «Мы готовы к тому, что вы начнете тужиться».

Мэй глубоко вздохнула и сказала мне: «Ривер... Мне страшно».

Моя грудь, блядь, треснула. Я, блядь, не мог выносить ее боль. Я собирался взорваться, увидев ее такой. Но я сдержался. Наклонившись, я приложил ухо к ее уху. «Т-ты поймешь, детка. Я здесь. Я, блядь, люблю тебя, и я здесь. Да?»

Мэй выдохнула, и ее рука ослабла на моей. «Да».

«Мэй, во время следующей схватки я хочу, чтобы ты тужилась, ладно?» Мэй кивнула своему врачу. И она сделала, как ей сказали.

Это было жестоко. Это была гребаная пытка — смотреть, как моя сучка проходит через такую боль. Но она так и не развалилась. Она, блядь, держалась за мою руку и тужилась, тужилась, пока врач не поднял ее голову между ног Мэй и не сказал: «Еще одна тужься, Мэй, и твой сын будет здесь».

«Харон», — прошептала Мэй и улыбнулась мне. Она была измотана. Но я видел ее волнение на ее идеальном чертовом лице. Ее волчьи глаза встретились с моими. «Его зовут Харон», — сказала она доктору.

«Затем еще один толчок, и Харон будет здесь».

«Ты в порядке, детка?» — сказал я на ухо Мэй.

«Он скоро будет здесь, Стикс. Наш сын... наш мальчик». Ком размером с Марс, блядь, застрял у меня в горле. Я поцеловал ее, потом Мэй потужилась. Моя сучка выложила все, что, блядь, было в ее крошечном теле. Затем комнату заполнили звуки плача.

Моя голова метнулась к врачу, и мой живот, блядь, упал, когда она положила нашего ребенка на грудь Мэй. Рука Мэй выскользнула из моей и обхватила нашего ребенка. Я был чертовски ошеломлен, когда уставился на него. На плачущую Мэй, держащую его и смотрящую на него так, будто он уже был ее гребаным миром.

«О, боже мой...» — воскликнула она, слезы текли по ее щекам. «Он идеален, Стикс». Она посмотрела на меня и улыбнулась, несмотря на чертовы слезы. «Харон... наш маленький Харон».

Я уставился на Мэй и Харона и не мог, блядь, дышать. Питон, который всегда обвивал мое горло, сжался. Я не смогу говорить. Но мне было все равно. У меня была моя женщина, а теперь у меня был мой сын...

У меня был чертов сын.

«Стикс», — прошептала Мэй и протянула ей руку. Я вложила свою руку в ее, и она потянула меня вниз. Я поцеловала ее в губы. «Смотри, Ривер. Познакомься с Хароном. Познакомься со своим мальчиком». Я сделала, как она сказала. У него были темные волосы. Я не думала, что у детей есть волосы, когда они рождаются. Но у Харона были. Черные волосы... как у Мэй. Моя грудь сжалась, когда я изучила его маленькое личико. Но потом он открыл глаза, голубые глаза, и я, черт возьми, закончила. У него были черные волосы и голубые глаза.

Прямо как гребаная Мэй.

«Они могут измениться», — сказала Мэй, читая мои чертовы мысли. Я посмотрел на свою женщину. «Все дети рождаются с голубыми глазами». Но я не думал, что они изменятся. Глаза Мэй были чертовски идеальными. Было логично, что у нашего сына они тоже будут.

Доктор увез Харона и вымыл его. Медсестры позаботились о Мэй. Но вскоре Харон снова оказался в объятиях Мэй. Я был чертовски уверен, что никто никогда не выглядел так хорошо, держа младенца. Я сидел на краю кровати Мэй, обнимая ее, и касался щеки сына. Я тоже был чертовски уставшим, потому что в тот момент я думал только о своей маме. Она, должно быть, тоже чувствовала то же самое. Моему старику было бы на меня наплевать. Я сомневался, что эта пизда вообще была там, когда я родился.

Я смотрел, как Мэй целует голову Харона, слезы текут по ее лицу от счастья, и мое сердце, черт возьми, треснуло. Это, прямо здесь... это было все, о чем я, черт возьми, мечтал. С тех пор, как я встретил девушку за забором с волчьими глазами и странным голосом. Это все, чего я когда-либо хотел. Чтобы она была моей сучкой, а наши дети бегали по моему клубу и моим ногам.

Моя мама сбежала. Находясь здесь прямо сейчас с Мэй и Хароном, я понял, насколько она, должно быть, отчаянно хотела уйти. А потом вернуться, зная, что мой старик, скорее всего, убьет ее.

«Я люблю его, Ривер», — прошептала Мэй. «Я уже так сильно его люблю. Я не могу оторвать глаз от его лица... он — мечта, ставшая явью».

Когда я лежал с Мэй и Хароном, я думал о той чертовой войне, в которой мы были. Войне, которая разгоралась, готовилась взорваться. И я знал, что теперь у меня было это — они — я буду сражаться сильнее, чем раньше. Я буду защищать свой клуб сильнее, чем когда-либо. И если какой-нибудь ублюдок попытается отобрать их у меня, я убью их. Я разрежу их и заставлю истекать кровью, пока не останется крови.

Ни один ублюдок не доберется до моей семьи. Никто.

Я холодно улыбнулся, когда подумал, что кто-то, черт возьми, даже пытается это сделать.

Глава десятая

Аделита

«С тобой все будет хорошо», — успокоил меня Таннер и взял меня за