Век Наполеона. История европейской цивилизации от 1789 г. до 1815 г. - Уильям Джеймс Дюрант

1789 году женщины из простонародья заметно включились в политику; они едва не совершили Революцию, пройдя маршем к Версалю и вернув короля и королеву в Париж в качестве пленников коммуны, пылающей своей вновь обретенной силой.*В июле 1790 года Кондорсе опубликовал статью "О допущении женщин к правам государства". В декабре некая мадам Алдерс предприняла попытку создать клубы, посвященные освобождению женщин.32 Женщины заявляли о себе в галереях Собраний, но попытки организовать их для продвижения своих политических прав были потеряны в волнении войны, ярости Террора и консервативной реакции после Термидора. Некоторые успехи были достигнуты: жена, как и муж, могла подать на развод, а для вступления в брак несовершеннолетних детей требовалось согласие матери и отца33.33 При Директории женщины, хотя и без права голоса, стали открытой силой в политике, продвигая министров и генералов и с гордостью демонстрируя свою новую свободу в манерах, нравах и одежде. Наполеон, которому было двадцать шесть лет, описал их в 1795 году:

Женщины повсюду - на спектаклях, на публичных прогулках, в библиотеках. Вы видите очень красивых женщин в кабинете ученого. Только здесь [в Париже], из всех мест на земле, женщины заслуживают такого влияния, и действительно, мужчины без ума от них, не думают ни о чем другом и живут только благодаря и ради них. Женщина, чтобы узнать, что ей причитается и какой властью она обладает, должна прожить в Париже шесть месяцев".34

III. РУКОВОДСТВО

Как и почти все остальное, манеры ощутили колебание маятника, который то восставал, то возвращался. Когда аристократия бежала перед нисходящей бурей, они уносили с собой свои титулы, учтивое обращение, благоухающий язык, цветистые подписи, уверенную непринужденность и неторопливую грацию. Вскоре салонная учтивость, танцевальный этикет и дикция Академии стали стигматами аристократии, которые могли повлечь за собой заключение в тюрьму для их практиков, как подозрительных допотопных людей, спасшихся от потопа.35 К концу 1792 года все французы во Франции стали citoyens, а все француженки - citoyennes, в условиях тщательного равенства; никто не был Monsieured или Madamed; а придворный vous единственного обращения был заменен tu и toi дома и улицы. Тем не менее, уже в 1795 году это обращение вышло из моды, vous снова вошло в моду, месье и мадам вытеснили Citoyen и Citoyenne.36 При Наполеоне титулы появились вновь; к 1810 году их стало больше, чем когда-либо прежде.

Одежда менялась медленнее. Зажиточные мужчины уже давно приняли, а теперь отказывались отказываться от некогда благородной амуниции: треугольной шляпы с высоким воротом, шелковой рубашки, галстука-бабочки, цветного и расшитого жилета, пальто до колена, бриджей, заканчивающихся на разных уровнях ниже колен, шелковых чулок и туфель с пряжками на квадратных ногах. В 1793 году Комитет общественной безопасности попытался "изменить нынешний национальный костюм, чтобы он соответствовал республиканским привычкам и характеру Революции";37 Но только низшие слои среднего класса приняли длинные брюки рабочих и торговцев. Сам Робеспьер продолжал одеваться как лорд, и ничто не превосходило по великолепию официальные костюмы директоров, которые носил Баррас. Только в 1830 году панталоны одержали победу над бриджами до колен (кюлотами). Только санкюлоты носили красный чепец революции и карманьолу.*

На женскую одежду повлияло убеждение революции в том, что она идет по стопам республиканского Рима и периклеанской Греции. Жак-Луи Давид, доминировавший во французском искусстве с 1789 по 1815 год, брал для своих ранних сюжетов классических героев и одевал их в классическом стиле. Так и парижские модницы после падения пуританского режима Робеспьера отказались от петитов и сорочек, приняв в качестве основной одежды простое струящееся платье, достаточно прозрачное, чтобы обнажить большинство мягких контуров, которые очаровывали никогда не пресыщенного мужчину. Линия талии была необычайно высокой, поддерживая грудь; вырез был достаточно низким, чтобы предложить обширный образец; а рукава были достаточно короткими, чтобы продемонстрировать соблазнительные руки. На смену шляпкам пришли бандо, а туфли на высоком каблуке - туфли без каблука. Врачи констатировали смерть нарядно одетых женщин, которые в театре или на променаде подвергались воздействию быстро падающей температуры парижских вечеров.38 Тем временем Incroyables и Merveilleuses - невероятные мужчины и чудесные женщины - пытались привлечь к себе внимание экстравагантными нарядами. Одна группа женщин, появившаяся в мужском наряде в Совете Парижской коммуны в 1792 году, получила мягкий выговор от Шометта, генерального прокурора: "Вы, опрометчивые женщины, которые хотят быть мужчинами, разве вы не довольны своей участью? Чего вы еще хотите? Вы господствуете над нашими чувствами; законодатель и судья у ваших ног, ваш деспотизм - единственный, с которым не может бороться наша сила, потому что это деспотизм любви, а следовательно, дело природы. Во имя этой самой природы оставайтесь такими, какими вас задумала природа".39

Однако женщины были уверены, что могут улучшить природу. В объявлении в Moniteur за 15 августа 1792 года мадам Брокен сообщила, что у нее еще не закончился "знаменитый порошок для окрашивания рыжих или белых волос в каштановый или черный цвет за одно применение".40 При необходимости на неудовлетворительные волосы надевали парик, который во многих случаях делали из отрезанных локонов гильотинированных девушек.41 В 1796 году для мужчин из высших и средних слоев было вполне обычным делом носить волосы длинными и заплетенными в косу.42

В течение первых двух лет Революции 800-тысячное население Парижа жило своей обычной жизнью, обращая лишь случайное внимание на то, что происходило в Собрании или тюрьмах. Для высших классов жизнь была достаточно приятной: семьи продолжали обмениваться визитами и ужинами, посещать танцы, вечеринки, концерты и спектакли. Даже в жестокий период между сентябрьской резней 1792 года и падением Робеспьера в июле 1794 года, когда в Париже было казнено 2800 человек, жизнь почти всех оставшихся в живых проходила в привычном кругу работы и игр, сексуальных устремлений и родительской любви. Себастьен Мерсье сообщал в 1794 году:

Иностранцы, читающие наши газеты, представляют нас всех в крови, в лохмотьях, ведущих жалкий образ жизни. Судите, как они удивятся, когда дойдут до великолепной аллеи Елисейских полей, по обе стороны которой стоят элегантные фаэтоны и очаровательные, прекрасные женщины; а потом... эта волшебная перспектива, открывающаяся над Тюильри, и... эти великолепные сады, теперь более пышные и ухоженные, чем когда-либо!43

Были игры - в мяч, теннис, верховая езда, скачки, атлетические состязания... Были парки развлечений, такие как сад Тиволи, где, как и в двенадцать тысяч других в приятный день, можно было погадать, купить в бутиках разные мелочи, посмотреть фейерверки, канатоходцев или подъем на воздушном шаре , послушать концерты или посадить своих малышей на карусель для игры в jeu de bagues (ловлю колец). Вы