Свора певчих - Даша Игоревна Пар

Её нежный голосок пронёсся в точности, как та мелодия со старой пластинки, идеальное повторение, да ещё с первого раза. И цесаревич, запевший верхним голосом, сам не осознал, как перешёл на нижний, полноценно раскрываясь, следуя за девушкой, чьё пение обволакивало сердце, пробуждая настоящее тепло.

Он держал её за руки, постепенно перехватывая сольную партию, и она отступила, чтобы он смог направить свой голос в рупор: тонкое «а» менялось на шипение, на падение до гортанного речитатива, пока не окончилось всплеском единой протяжной ноты.

И двери откликнулись.

Их тотчас оттеснили в сторону, чтобы они не увидели, что внутри. Люсьен, бросив непотушенную сигарету, ломанулся внутрь, а Костя как бы незаметно оттянул Реми к проёму, пока среди ревунов воцарилось воодушевление. Парень сделал вид, что очень устал, опустился на колени, прижимая руки к горлу, и Реми уселась рядом, глядя на двоих оставшихся их караулить.

Больше всего её волновал Филс. Он изменился. Будто его подменили и та злоба, что кипела в его котелке, сменилась на лихорадку в глазах, мелкие капли пота на лбу – он вспотел так, будто в помещении градусов тридцать, но никак не ниже нуля.

А вот ей было холодно. Она чувствовала себя предательницей. Но в то же время испытывала облегчение, когда открыла в себе эту дверь и захотела петь. Чувствовалось, что нижний голос вовсе не внизу живота, а выше лёгких, что там он обретается, готовый вновь прорваться наружу, взрывая и кромсая. Кто быстрее пули? Тот, на кого не направлен пистолет.

– Я хочу увидеть, что они заберут, – прошептал Костя, заметив нетерпение в глазах девушки. – И… спасибо. Я словно знал, что вместе мы способны на это, – он сжал её руку, а потом повернул кверху, проводя указательным пальцем по запястью. – Реми, ты, как и Кристи, – синхронистка. Это значит, что ты можешь заставить других петь или усилить их пение. Таким талантом обладают только женщины-боевые сэвы. Но у такого дара высокая цена.

– В смысле?

– Сама по себе ты не так сильна, как рядом с другими. Вот почему так трудно было пробудиться. Тебе нужны спутники, чтобы сиять, – он улыбнулся, а потом поморщился, когда заговорил Филс.

– Ну что голубки, «наворковались»? А может нашептали что-то иное? – почесав висок прикладом пистолета, мужчина выпятил нижнюю губу, покачиваясь, как во время транса.

За несколько минут он изменился до неузнаваемости, будто в конец сбрендив, так что это заметил второй ревун.

– Эй, ты чего, Филс? – неуверенно протянул он.

– Тоха, захлопнись! – прикрикнул мужчина, наставляя на того пистолет. – Сдаётся мне, эта парочка голосами лезет в наши мозги. Да-да, они прямо там гнездо свили, загадили птичьим помётом всё, но меня-то не проведёшь. Нет-нет! Имел я дело с летучими крысами, знаю, на что способны эти дряни!

Он дёргался и дрожал, как припадочный, и Реми благоразумно молчала, подозревая, что любое сказанное слово обернётся против неё. А вот Костя не был так прозорлив.

– И что ты сделаешь? Убьёшь нас? – усмехнулся он, поднимаясь по стеночке. – Рискнёшь выстрелить и привлечь подземных тварей? А ведь они близко, слышишь? Они чуют твою кровь!

Филс бросил грязный платок и перевёл пистолет на Костю.

– Я выстрелю, ты же знаешь это. Пристрелю как бешеного пса! – заорал он, размахивая оружием, пока второй пытался его успокоить.

Наконец Тоха не выдержал и бросился на Филса, повисая на руке товарища, тот дёрнулся в последний раз – грянул выстрел выбивая крошку из бетонной стены над головой пригнувшегося Кости.

Здесь были слишком толстые стены, вытянутые кверху, такие звонкие, что выстрел в помещении звучит громче, разносясь эхом, раздвигая границы, улетая в открытую стену, прямо туда, к ждущим во тьме монстрам, тотчас откликнувшимся на зов.

В звенящей ватной тишине всё обострилось.

Реми бросается к Косте, хватая того за руку и поднимая. Ревуны, упавшие вниз: один всё ещё пытается вновь прицелиться, пока второй кричит, а чего – не слышно, звуки звенят, этот звон слишком силён для голоса.

Сэвы бросаются к выходу, а потом сворачивают прямо в стену, ведь оттуда, из тьмы, выбирается огромный слепой червь со жвалами вместо рта. Он продирается сквозь узкий проход, царапая мягкое брюшко, и сэвы отступают назад, стараясь не дышать, чтобы не привлечь внимание, пока тварь целиком не выползает из прохода.

В тело монстра ударяются пули, выстрелы глухо звенят, выбивая белую жидкость из необъятного туловища червя. Морликай стреляет в ответ чем-то вроде слизи в ревунов и те кричат от боли – их лица сползают вниз, и Реми отворачивается, чтобы не видеть.

Костя, крепко держа её за ладонь, тянет девушку в открывший проход, и они бегут прочь, хороня за собой трясущийся свет фонарей, отчаянные крики и новую серию выстрелов.

* * *

Поначалу они бежали, и вроде даже угадывали путь, по которому шли к сокровищнице. Однако, когда страшные звуки позади утонули в абсолютной тишине катакомб, сэвы осознали, что заблудились. Слишком много было ответвлений, запутанных поворотов, тупиков и коридоров, зеркально похожих друг на друга.

Поэтому дальше двигались медленно, освещая путь одним-единственным фонариком, пытаясь догадаться, где именно находятся. Им встречались низкие туннели, обложенные красным стёршимся кирпичом, по дну которых текла вода, и где приходилось идти в три погибели. Другие, наоборот, поражали высокими сводами, как в кафедральном соборе, высотой под три-четыре метра, с заколоченными спусками в потолках. Какие-то проходы имели закруглённые, извивающиеся подобно змеям, формы, другие были так стары, что потолки держались на деревянных подпорках.

Встречались заложенные выходы, лестницы наверх, обрывающиеся у свежих, кирпичных кладок. Где-то будто слышалась человеческая речь, а однажды им дорогу преградил шумный поток из крысиных тел. Они улепётывали от чего-то и ребята, не сговариваясь, изменили направление. Вскоре они перестали чувствовать что-либо, кроме сильной усталости.

– Почему тебе не страшно? – спрашивает Костя, чтобы хоть немного разогнать давящую, полную отдалённых, странных звуков тишину катакомб.

– Кажется, самое страшное уже произошло. И не один раз, – вытирая мокрый нос, ответила Реми.

Лицо ныло и рёбра болели, саднили костяшки пальцев, кажется, она подвернула ногу – боль приходила всякий раз, как она наступала на неё. Было холодно – одежда отсырела, и чудилось, что она вся провоняла гнилостно-болотным запахом этих мест.

– Я беспомощен, – беспощадно к самому себе признался Костя. – Когда он ударил тебя – я ничего не мог сделать. Ни как сэв, ни как мужчина.

– Пятеро вооружённых ревунов против безоружных и немых сэв – расклад изначально был не в нашу пользу, – пробурчала Реми. – Теперь мы неизвестно где и вряд