Хрупкий побег - Кэтрин Коулс

пижаме с разноцветными хоккейными клюшками и шайбами. Волосы у него были темнее, чем у мамы, но глаза — такие же ярко-бирюзовые.

Заметив маму, он тут же бросился к ней. Саттон поймала его с легким «ух», прижала и стала гладить по спине:

— Хорошо спал?

— Угу… — пробурчал он.

Саттон укачивала его легко и естественно — как будто это было в ее крови.

— До сих пор наполовину спит, — усмехнулась она.

Я улыбнулась:

— Просыпаться — тяжело. — Обогнув их, я пощекотала мальчику бочок. — Доброе утро, Лука.

— Привет, Ти-Ти, — прошептал он.

Саттон рассмеялась:

— Пойду соберу его в лагерь. Справишься с открытием?

Я кивнула:

— Сейчас поставлю кофе и переключусь на кексы.

— Спасительница. Я как раз на монстриках из печенья остановилась.

— Я хо' печенье, — пробурчал Лука, уткнувшись в маму.

Я рассмеялась:

— Постараюсь успеть украсить одно, чтобы ты взял его на обед.

Лука приподнял голову, его бирюзовые глаза встретились с моими. Он сонно улыбнулся:

— Ты лучшая, Ти-Ти.

Сердце сжалось. Господи, какой же он милый.

— Это ты лучший.

Саттон благодарно улыбнулась и поднялась по лестнице. Лука уже был тяжеловат для ношения на руках, но меня это не удивляло — она одна из сильнейших людей, кого я знала.

Я прошлась по залу. За этот год Саттон невероятно преобразила это место. Стены сияли белизной, высокие темные балки уходили вверх, а старинные люстры создавали уютный свет. Бирюзовые банкетки вдоль стен добавляли озорную нотку.

Но главной звездой были, конечно, ее кулинарные шедевры. Особенно кексы — настоящие произведения искусства. Бабочки, радуги, принцессы, тематические украшения к каждому празднику. Даже ко Дню деревьев.

Я запустила кофеварки — обычную и без кофеина — напевая в такт кантри, что лилось из колонок. Никогда раньше я не любила кантри, но работа здесь изменила вкусы. Вернее, я просто раньше с ним почти не сталкивалась — в Лос-Анджелесе кантри не в моде, а в долине, где я выросла, его тоже особо не слушали.

Со временем я начала наслаждаться историями в песнях и звучанием гитары. Напевая, я взглянула на часы — оставалось еще пятнадцать минут до открытия.

Я перешла на кухню — здесь музыка звучала громче — надела фартук, вымыла руки и взяла краситель, чтобы превратить белую глазурь в голубую. Заиграла новая песня.

Я улыбнулась, помешивая большую миску, вплетая в крем синий цвет и одновременно фальшиво подпевала строчкам о том, как поцеловать кого-то нового и больше не думать о бывшем. Боже, как же я мечтала о такой свободе. Вспомнить, как это — когда от поцелуя в животе порхают бабочки, а в груди трепещет надежда на нечто новое.

— Звучит так, будто замученных котов заставили брать высокие ноты, — раздался низкий голос с явной насмешкой.

От неожиданности я резко обернулась. Глубина тембра, хрипотца в его голосе, само его присутствие — все это накрыло меня, заставив развернуться молниеносно. Только вот в руках у меня все еще была миска с ярко-голубой глазурью. Я остановилась, а вот глазурь — нет.

Содержимое миски вылетело наружу и смачно впечаталось в грудь мужчины, стоявшего напротив. Именно в грудь, потому что, несмотря на мой вполне приличный рост, он возвышался надо мной минимум на добрых 190–193 сантиметра. Белая футболка натянулась на его широкую, жилистую грудь — теперь украшенную голубой глазурью.

У меня отвисла челюсть, а взгляд пополз вверх… вверх… еще выше — пока не встретился с уже знакомыми янтарными глазами. От неожиданности я резко втянула воздух. В этих глазах искрилось веселье, но вместе с тем в них таилось что-то острее, чем у других.

Они заставили мой живот скрутиться узлом, сердце — забиться быстрее. В голове замигал гигантский красный сигнал: ОПАСНОСТЬ. Оставалось сказать только одно:

— Ох, дерьмо.

2

Шеп

Господи, какая же она красивая. Стояла посреди кухни, пела так фальшиво, что уши вяли — но пела с такой свободой. Надо было задержаться в дверях подольше, чтобы насладиться этим зрелищем.

Потому что я никогда раньше не видел Тею такой раскованной. Обычно вокруг нее — словно крепость: десяток замков, тройные стены, колючая проволока поверху. Но за те месяцы, что я захаживал в пекарню, иногда удавалось поймать проблески настоящей Теи. Маленькие намеки, говорящие о женщине за этими стенами. И именно они заставляли меня хотеть подойти ближе.

Но сейчас, глядя на нее, я не мог не усмехнуться. Она хлопала ртом, глядя, как ярко-голубая глазурь стекает по моей груди. Когда ей все-таки удалось что-то сказать, это была ругань.

Я расхохотался еще громче, и она тут же сверкнула глазами.

— Это не смешно! — рявкнула она.

— Да брось, Колючка. Чуть-чуть смешно, — ухмыльнулся я.

Тея выпрямилась, словно в позвоночник вставили стальной прут:

— Колючка?

Я поднял бровь, потянувшись за полотенцем, чтобы вытереть липкую массу. Футболке пришел конец. Но оно того стоило — ради того, чтобы увидеть Тею в таком состоянии. Ее карие глаза сверкали так, что я с трудом сдерживал фантазии, в которых этот огонь разгорался бы в совсем других обстоятельствах.

— Колючка. По тебе видно — вся в шипах.

Она снова захлопала ртом:

— Это ты вломился в пекарню и напугал меня до смерти, а колючая здесь я?!

Я лишь усмехнулся. Разозленная Тея — куда интереснее, чем ее обычная замкнутость.

— Дверь была открыта.

Тея резко замолчала.

— Я решил, что вы открылись пораньше. Позвал, никто не ответил. Зато услышал душераздирающее пение — пришлось проверить.

Щеки Теи полыхнули, когда она поставила миску с глазурью на столешницу.

— Я думала, что одна.

— Я знаю, — мягко ответил я. Потому это и было таким подарком — видеть Тею настоящей.

Она обошла меня, стараясь держаться на приличном расстоянии:

— Сейчас принесу тебе футболку взамен.

— Не стоит…

— Стоит, — отрезала она, нагибаясь к стопке с фирменными футболками пекарни.

Я, конечно, отправлюсь в ад. Потому что, когда она наклонилась, а джинсы натянулись на ее округлых бедрах, я не мог отвести взгляд.

Она вытащила сиреневую футболку и протянула мне:

— Вот.

Размер подходил, но на груди красовался ярко-розовый кекс и надпись витиеватым шрифтом: Cupcake Cutie.

Ее губы дрогнули:

— Проблема?

Я встретил ее взгляд. Вызов понят. Схватив подол своей футболки, я стянул ее через голову и бросил в мусорку за стойкой:

— Настоящие мужчины носят сиреневое.

Глаза Теи скользнули с моего лица вниз по обнаженной груди. Я не пропустил, как расширились ее зрачки и как она нервно сглотнула.

Я протянул руку за новой футболкой:

— Увидела что-то, что понравилось?

Ее взгляд метнулся обратно к моему