Нелюбимые - Дмитрий Болдин

мероприятия и придумывать разные ивенты. Но нужно расти, понимаешь? Я даю тебе все то же самое, только с нормальными людьми, новыми клиентами и большим заработком. То, как ты будешь пилить на этих мероприятиях между своими подрядчиками, — я в это не буду лезть. Делай что хочешь, только банку не вреди. У нас большие планы на следующий год. Многие из нашего сектора посыпались по разным объективным причинам, и мы хотим, чтобы наш банк стал самым узнаваемым и передовым в этой стране, и для этого… мне нужен ты. Маркетологов со стороны я привлекать не хочу. Твоя ежемесячная зарплата составит пятнадцать тысяч долларов плюс бонусы. В команде под твоим управлением будут работать восемь человек. Если ­кого-то захочешь уволить и поставить другого человека — решай сам. Нынешнего директора по маркетингу я уберу на следующей неделе, так как ее результаты мне совсем не нравятся. В общем, такой тебе подгон от родного отца. В пять раз больше будешь получать, чем в журнале.

— Где мой загранник? — спрашиваю я.

— Паспорт твой… — отец берет со спинки стула пиджак, достает из внутреннего кармана мой загранник и кладет его на стол, — вот он. Все с ним в порядке. Забирай, мне он не нужен, если вдруг ты так подумал. Просто знай, что лучше всегда там, где тебе платят. Я предлагаю очень хорошую сумму. Сможешь обеспечить и себя, и…

— Кого? — возмущаюсь я.

— Послушай, как ты думаешь, благодаря кому ты еще живой? — Отец придвигается ближе к столу.

— Наверняка тебе. Ты привык жить в мире, где все благодаря тебе, — произношу я и замечаю, как отец ухмыляется.

— А ты всегда ошибаешься, — говорит он, — даже сейчас. Тот факт, что тебя оставили в живых, — заслуга Алисы. Твоей девушки, с которой ты так поступил. Она попросила своего отца оставить тебя в покое. Представляешь? Алиса! Девушка, которой ты изменил. Поэтому мой тебе совет: успокойся, пережди, ничего не учиняй и будь с теми, кому ты ­почему-то до сих пор важен. Алиса — хорошая девушка. А я бы на ее месте тебя просто убил.

— Ты всех используешь, — перебиваю я отца, на что он снова ухмыляется:

— Такие правила.

— Ненавижу тебя. — Я беру со стола свой паспорт.

— А я тебя — наоборот, сын.

— Да пошел ты!

Я поворачиваюсь к нему спиной и иду к выходу, оставляя отца одного сидеть за столом.

***

На улице оглядываюсь по сторонам в надежде найти Аню, но вижу лишь незнакомые лица, и ­почему-то все люди торопятся. Кажется, что качели, на которых раскачивается маленькая девочка у фонтана, убыстряются, а появившийся из подъезда дома мужчина выбегает на улицу. Я поднимаю голову и наблюдаю, как белое облако сковывают две большие темные тучи. К ресторану подъезжает желтое такси, из которого выскакивает пара. Молодой парень одет в зеленые брюки и бежевый бомбер, а его девушка — в белом платье, поверх которого накинута синяя джинсовая куртка. Она поворачивается к автомобилю и ­что-то пытается достать из салона, я вглядываюсь в окно такси и вижу детское кресло, в котором пристегнут маленький ребенок. Когда девушка отстегивает ремень и берет малыша на руки, замечаю, что пальцами он сжимает плоскую фигурку в виде белого кораблика, который сделан словно из бумаги… Семья исчезает за дверьми ресторана, а я подбегаю к таксисту, называю адрес дома Ани и предлагаю две тысячи руб­лей. Таксист кивком показывает, чтобы я прыгал в машину, а затем пристегивает ремень безопасности.

По дороге я несколько раз пытаюсь дозвониться до Ани, но ничего не выходит. Сначала звонки не проходят, а потом и вовсе пропадает связь, когда машина заезжает в туннель и встает в небольшую пробку. Пока мы стоим, водитель крутит радиоприемник, чтобы поймать волну, на которой не будет помех, но у него ничего не получается. Таксист переключает магнитолу на вставленную в нее флешку и жмет кнопку Рlay. Из колонок тихо звучит вступление песни Stop Crying Your Heart Out группы Oasis, и я пытаюсь успокоиться. А когда Лиам Галлахер поет о том, что не изменить того, что уже случилось, поток машин начинает медленно двигаться. В одном из автомобилей я вижу за рулем смеющуюся девушку — бампер ее машины смят о стоящее впереди авто. Такси выезжает из туннеля, и я все время смотрю на экран телефона в ожидании, когда на нем появятся полоски связи, но ничего не происходит. Поворачиваясь к окну, замечаю кирпичный дом и неожиданно прошу водителя остановить машину.

***

Я кидаю трубку в карман джинсов, закуриваю сигарету и подхожу к подъезду дома на Большой Грузинской улице. Осматриваю коричневую дверь и замечаю под ручкой четыре нацарапанные цифры: 1450. Ввожу их на домофоне, и дверь открывается.

В подъезде пахнет сыростью и старостью, а ­откуда-то сверху доносятся звуки мусоропровода. На лестнице, ведущей к лифту, лежат несколько пригласительных на «Черную ночь», которые я смахиваю ногой, — и иду дальше. Внезапно пожелтевшие двери лифта сами открываются, я вхожу и нажимаю черную расплавленную кнопку с цифрой 9. Пока лифт медленно и громко поднимает меня на этаж, я прижимаюсь к стенке и смотрю на светильник, под корпусом которого лежит высохшее тело мухи.

У двери в квартиру стоит голубой пакет, в нем две бутылки негазированной воды, пластиковая упаковка с салатом и стакан кофе. Беру картонный стакан в руки — кофе давно остыл. Я ставлю его обратно в пакет и жму на звонок, слыша, как в квартире раздается сигнал, напоминающий электронный колокол. За ним ничего не следует, и я жму еще раз, а затем дергаю ручку двери, но ничего не происходит. Я вдавливаю кнопку звонка еще сильнее и не отпускаю палец до тех пор, пока за дверью не слышится шуршание, напоминающее шаги. К двери ­кто-то медленно подходит, и в глазке исчезает свет.

— Макс? — раздается уставший, но взволнованный голос Лехи. — Ты?

— Угу. —Я делаю шаг назад. — Ты же видишь.

— Ты чего это? — снова спрашивает Леха, не открывая дверь и продолжая наблюдать за мной через глазок.

— Пустишь? Тут тебе еду привезли.

Через несколько секунд в глазке вновь появляется свет, а замок издает звуки стального вращения, после чего слышатся удаляющиеся шаги. Я беру пакет и дергаю дверь на себя.

В квартире сильно пахнет табачным дымом, смешанным с запахом травы, а на полу валяется джинсовая куртка, один из карманов которой ­почему-то вывернут. Я прохожу на кухню и ставлю пакет на стол, замечая в раковине сваленную немытую посуду, а рядом с микроволновкой разорванную пачку от сигарет. На подоконнике стоит пепельница с горкой выкуренных самокруток с травой, и одна из них продолжает тлеть. На потолке рядом с лампой виднеется небольшое коричневое пятно, и я не могу вспомнить, было ли оно раньше, а потом понимаю, что вовсе не могу вспомнить, когда последний раз здесь был. Я прохожу в гостиную, на стене которой висит огромный принт с изображением толпы возле входа в ночной клуб Studio 54. Среди черно-­белых силуэтов выделяется блондинка, я припоминаю, как Леха ­когда-то рассказывал, что это молодая Мадонна.

На диване лежит мобильный телефон. Я беру его и вижу, что он находится в авиарежиме. Леха сидит в белом кресле с высокой спинкой, уставившись на закрытые шторы, сквозь щель которых пробивается тоненькая линия света. Его рука свисает с подлокотника, в пальцах он удерживает самокрутку. Когда рука поднимается и он затягивается, из-за спинки кресла вздымаются клубы дыма, а в комнате начинает сильно пахнуть травой.

— Как ты? — раздается его голос.

— А ты не знаешь? — Я сажусь на диван под черно-­белую фотографию и смотрю на спинку кресла.

— Читал. — Снова поднимается клуб дыма. — Это ужасно…

— Лех, ты все это время спал? Или где вообще ­был-то? — Я откидываю голову на спинку дивана.

— Я не помню, — убитым голосом отвечает он, — кажется, не спал. Как вам вечеринка?

— А как ты думаешь?! — недоумеваю я.