Ты тоже видишь смерть - Морита А

и терпеливая, и я ей за это очень благодарен — столько раз меня выручала ее забота. И все же в первую очередь я хотел не поблагодарить ее, а попросить прощения. Прости сына за то, что так рано умирает…

Кадзуя звал меня гулять, но я не отвечал и только плотнее кутался в одеяло. Я боялся видеть всего одну цифру еще и над его головой. Времени осталось в обрез, и скоро мы с ним уже не увидимся — стоило бы, наоборот, повидаться и наговориться вволю, но тело меня не слушалось. Наверное, и толковый разговор я в таком состоянии не осилю.

После гибели Акари я поклялся себе, что если такое случится снова и я опять увижу срок жизни кого-то из близких, то проведу с ними каждую свободную минуту до самого конца. Но на деле мужество мне изменило. Я держался перед Кадзуей, но как мне с ним себя вести? Как улыбаться? О чем говорить? Чем меньше оставалось дней, тем сильнее росла паника, тем глубже пускал мне в душу корни страх, высасывая ее без остатка.

Ну да, ну да: не терять остатков времени и проводить человека в последний путь…

Меня тошнило от собственной глупости. От обиды лились слезы, которые впитывались в подушку.

Наконец они меня окончательно утомили, и я уснул. Незаметно подступил вечер. Сегодня я выходил на последнюю смену на работе. Время еще оставалось, но я решил выехать пораньше.

Получаса, ровно столько я добирался до комбини, как раз хватило, чтобы подумать о своем. Даже жаль, что я не выбрал работу еще подальше от дома. Хотя сегодня я бы потратил на размышления все время мира.

По дороге я сделал еще и крюк, поэтому еле-еле успел активировать карточку с началом смены. Я поспешно переоделся и вышел в зал.

Я работал последний раз в жизни, но почему-то мне совершенно не хотелось напоследок показать всем высокий класс и с особой обходительностью обслуживать покупателей. Я, как обычно, еле ноги волочил, только чтобы начальник не придрался.

Где-то через час я заприметил снаружи проходящую мимо Куросэ. В эту секунду она, видно, тоже решила посмотреть, не на работе ли я, и наши глаза встретились.

Она решительно зашла в комбини и направилась ко мне.

— В школу больше не придешь? — спросила Куросэ, когда я подкладывал на полку со сладостями недостающие позиции.

Я ответил ей, не отрываясь от дела:

— Не знаю. Хотя все равно смысла нет.

— Лучше так, чем просто дома сидеть. И Кадзуя-кун за тебя переживает.

— Не обо мне бы думала, а о нем. Ему осталось четыре дня.

Я ушел к кассе, пока не скопилась очередь. Привычными движениями пробил покупки покупателю, а следующей подошла Куросэ с двумя шоколадками.

Я молча считал штрихкоды. Даже цену ей не назвал вслух, но девушка и так протянула мелочь без сдачи.

— Кадзуя-кун сказал, ты попросил его написать рассказ.

— Угу…

— Если главный герой попытается спасти друга, ты последуешь его примеру?

— Не задерживай очередь, — попросил я после небольшой паузы.

Следом за Куросэ стояли две девочки чуть помладше нас.

— Ой, и правда. Приходи завтра в школу. А это тебе. — Она отдала мне купленную только что шоколадку, извинилась перед девочками и ушла.

А я равнодушно продолжил работать. Раскладывал товары, елозил по полу шваброй, периодически вставал на кассу. Я не надрывался и не делал ошибок, а там и время подошло к концу.

— Мотидзуки-кун! Мы недолго вместе проработали, но спасибо, — обратилась Танака, когда я провел картой в конце смены.

Я думал сразу уйти домой, но она подарила мне баночку кофе. Я ее поблагодарил, вежливо поклонился и только потом покинул комбини.

Сел на припаркованный снаружи велосипед и обернулся на магазинчик, в котором проработал два месяца. Вряд ли я еще когда-нибудь сюда приеду. Стало даже как-то грустно расставаться.

В последний раз езжу, в последний раз ем, в последний раз вижусь… Я стал все чаще подмечать «последние разы».

Повседневные маршруты, привычная еда, друзья, которые всегда рядом, — лишь теперь до меня дошло, что ничего человеку не полагается просто так.

До сих пор я не дорожил обычными страничками в череде будней. И спохватился слишком поздно, когда мирным дням уже подходил конец. Впрочем, это очень на меня похоже.

Я ненавидел себя за то, что плачу только о том, что уже потерял. Всю жизнь так прожил, все шестнадцать лет. А если бы не видел цифр, то так и умер бы наверняка, не поняв ничего по-настоящему важного. Пожалуй, вдруг подумалось мне, все-таки хорошо, что я вижу чертовы цифры.

Задул особо холодный ветер, и я сгорбился.

Поклонился напоследок магазину, нажал на педали и укатил по безмолвной темной дороге.

 

Осталось восемь. Встал я только в полдень, но не потому, что разленился.

Когда срок достиг двухнедельной отметки, я перестал ночами спать. Мучился разными мыслями до самого утра, задремывал часа на два-три, а потом просыпался ближе к полудню. Глубоко не засыпал, совершенно не отдыхал, ходил как ушибленный, с каждым днем все громче звенело в ушах, и каждое утро я встречал в недобром настроении. Еще немного так поживу — а потом смерть.

Утопая в тоске, я распахнул шторы, впуская в комнату солнечный свет. От мрака в комнате и на душе становилось только мрачнее, а солнце хоть немного возвращало мне бодрость духа.

Я поковырял свой то ли завтрак, то ли обед и пошел на улицу. Не куда-то конкретно, просто попытался развеяться.

В ближайшем к дому парке на качелях я обнаружил мальчика — он натянул кепку на глаза, низко опустил голову и качался в одиночестве. Судя по двадцатке над его головой, это мой давний знакомый — мальчик с четырьмя портфелями. Давненько я его не видел.

Не мне, конечно, говорить, но раз он в будний день в такой час качается на качелях, значит, он тоже почему-то — скорее всего, из-за травли одноклассников — не ходит в школу. Может, он тут с самого утра сидит. У него нет сил просить помощи у друзей, родных и учителей, вот и страдает тут совсем один.

Но даже если и так, я ему тем более не помощник. Такая уж у него судьба. Мне не стоит вмешиваться. И вообще, когда он умрет, меня даже не будет на этом свете. Я давно переживаю за мальчишку, но все равно ничем не могу ему помочь. Так я оправдывался, что вовсе не обрекаю его на смерть.

Вот если бы ему попалась такая же учительница, как Саяке в средней школе, она бы его наверняка спасла. В тягостных раздумьях я прошел мимо.

И вдруг минут через десять меня окликнул до боли знакомый голос:

— Ой! Это же Арата-кун!

Я обернулся.

На меня вытаращилась женщина на велосипеде:

— Точно, это ты! Исхудал, нет?

— Здравствуйте. Да… может, и исхудал.

Мама Акари Нацукавы, моей первой детской любви. Мы жили по соседству, но не виделись с самых похорон. Я несколько раз замечал ее на улице, но меня терзала вина за гибель ее дочери, и я старался не попадаться ей на глаза.

— Сто лет не виделись! Прогуливаешь, что ли?

— Н-нет, у нас укороченный день. — Я постарался придать голосу убедительности.

— А! А мне как раз вчера родственники вкусной хурмы прислали. Заходи в гости! И как раз, если тебе несложно, поставишь за упокой Акари палочку благовоний.

Я с самых похорон даже ни разу на могилу подруги не сходил.

Просто представляю, как Акари меня ненавидит. Я ведь ее все равно что убил. Я сомневался, что мне стоит тревожить их домашний алтарь.

— Я думаю, Акари бы обрадовалась. И сегодня так холодно. Заходи! — Мама подруги чуть не силком утащила меня в гости.

Три года я не переступал этот порог, но у них все так же пахло розами. Меня провели через гостиную к чуть потрепанному дивану.

Мне вспомнилось, как Акари еще в начальных классах радовалась, что они купили новый диван. Тут же пригласила в гости,