Гесериада - Автор Неизвестен

Подойдет пара волков сзади — лягнет, подойдет спереди — кусает и бьет и продолжает плакать. Вдруг Нанцон немного пришел в себя. Лежа на земле и едва в силах взглянуть из-под ног коня, говорит он такие слова:

— Ах, двое воронов! Не только эти глаза мои, но и все мое бренное тело кому же достанется? Но пред обедом своим слетайте к тридцати богатырям и передайте им мои слова, скажите им, что благородный Нанцон в наступательной битве с ненавистным врагом полонил его дочерей и сынов и уж близко он, гоня их перед собой по хребту Элесту-улы; скажите им, что он смертельно изнемогает от жажды в безводьи, попросите их подать мне воды. Но надобно много слов, чтобы пересказать эти речи, а тридцать богатырей не понимают птичьего языка: обратитесь же, вороны, к Буйдону вещему!

* * *

Прилетают два ворона и кружатся над великим войском.

— Прекратите великий шум! — говорит Буйдон.

— Ну-ну! — говорит он. — В речах этих двух воронов какие-то небылицы! — а сам вскакивает и со слезами на глазах выбегает.

— Скорее пойди сюда, Буйдон, — окликает его Цзаса-Шикир. — Я догадываюсь в чем дело. Не таит ли в себе доблестный муж рыцаря в шлеме и латах, как и женщина, не таит ли в себе ребенка с ногтями и волосами? Так и эти твои вороны, должно быть, полны вестей о Нанцоне!

Тогда Буйдон подробно пересказал ему вести о Нанцоне. Тайком плачут и Цзаса, и Рогмо-гоа, но от великого войска скрывают, говоря:

— Наш дорогой Нанцон захватил бесчисленное множество скота и уже недалеко: мы повезем ему воду. И они втроем, Цзаса, Рогмо-гоа и Буйдон, отправившись в путь, послали Буйдона позвать врача Кунгген-эмчи: авось не умер наш болезный, может быть, жив еще!

Подъехав, Буйдон вызвал Кунгген-эмчи, который в один голос со своей женой говорит:

— В этом году ездить на восток бесполезно; если же я поеду, могу погибнуть. Решительно отказываюсь! Когда Буйдон, воротясь, сообщил этот ответ Цзасе и Рогмо-гоа, та вскипела гневом:

— Послушать только речи этого негодяя! Так ты, негодный, думаешь, что можно не ехать даже при таком состоянии моего Нанцона, уповая на то, что Гесера нет дома, а я баба? Но ведь если я и убью тебя — с меня некому требовать ответа! И она силою потащила его с собой.

Вчетвером они насквозь прошли хребтом Элесту-улы, вернулись и опять ходили до тех пор, пока не увидели, как неизвестно откуда вырвалось что-то огромное, которое убегало, взрывая пыль до самого неба. Они стали идти по его следам, пока Рогмо-гоа не опознала.

— Да ведь это след Гесерова вещего гнедого коня, поведем след дальше, авось нагоним. И они продолжали идти следом, тщательно его исследуя. И вдруг видят: Нанцона окружает многочисленный его табун так, как будто бы собрался многочисленный сход, а навстречу им выбегает буро-саврасый конь со слезами на глазах. Плачут и Цзаса, и Рогмо-гоа.

То был Гесеров вещий гнедой, который, почуяв вещею силой паденье Нанцона, прибежал и согнал вокруг Нанцона многочисленный его табун так, как будто это были люди, собравшиеся на сходе в круг.

* * *

Кунгген-эмчи наложил швы и лекарственные снадобья на раны в подмышках у Нанцона, и тот выздоровел.

9

Цзаса убивает Шестипалого, ранившего из засады Буйдона, Нанцона и Кунгген-эмчи, и исцеляет раненых

И вот сидят они. Нанцон со всеми подробностями рассказывает о своих военных подвигах у трех ширайгольских ханов, и все смеются, перебирая и рассматривая косы тьмы убитых людей и голову Улайн-Турген-Бироа. Вдруг впиваются шесть стрел; одна в Нанцона, другая в Буйдона, третья в Кунггена-эмчи, а остальные три угодили в коней всех троих. Встала в слезах Рогмо-гоа:

— Ах, Цзаса мой, что же это такое?

— О, Рогмо-гоа моя, разве это не признак присутствия врага? — отвечает Цзаса. — Успокойся!

И он извлек все три стрелы, приложил Кунгген-эмчиево снадобье к ранам и поскакал.

Поднявшись на вершину горы, он видит: то, стоя в засаде, стрелял ширайгольский Шестипалый, Мергенов сын, сразу шестью необыкновенными стрелами из необыкновенного лука, стрелял и нашептывал:

— Если какая стрела моя пролетит мимо человека, пусть попадает в коня, а если пролетит мимо коня, пусть попадает в человека!

— Негодный, — вскричал Цзаса. — Не ты ли Цзурган-эрэхэйту-Шестипалый, Мергенов сын? По какой причине ты, негодяй, отдал своего бурого аргамака моему Банджуру, сыну Амбария?

— Слова твои справедливы! — отвечает тот. — Но я стрелял в отместку за то, что у нас только что побывал и всем наделал беды какой-то ваш паренек.

— Раз так, — говорит Цзаса, — то и на меня пенять не за что! — и он пронзил его стрелой; но так как душа Шестипалого заключалась в его шести пальцах, то стрелою ее не достать. Он вскакивает и берет лук и стрелу наизготовку. В это мгновение Цзаса-Шикир, все постигший вещею силой, внезапно бросается на него с обнаженным булатным мечом и отсекает у него, вместе с тетивой у стрелы, все шесть пальцев, которые перестали натягивать тетиву. Цзурган-эрэхэйту упал без признаков жизни, а Цзаса, забрав его панцирь, коня и шесть пальцев, возвратился назад. Он застал Рогмо-гоа все еще в слезах.

— Ах, моя Рогмо-гоа! Если все время плакать, кто же будет лечить этими лекарствами? Я только что убил этого негодяя, Шестипалого.

И он принялся в большом количестве составлять смесь из лекарств Кунгген-эмчи, способных воскрешать мертвых, и из лекарств, принесенных по воле неба нашим Гесером. Затем, поставив жертвенник, Цзаса-Шикир так молился гениям-хранителям своего Гесер-хана:

— О, верховный Хормуста-тэнгрий, родитель почитаемого моего Богдо, искоренителя десяти зол в десяти странах света, три победоносных сестры его и вы, все и всяческие его гении-хранители, каждый в своих путях, соблаговолите помиловать! Сделайте это мною составленное лекарство легче пара, быстрее стрелы; да возвратим мы слившиеся воедино души этих трех моих, да соберу я души их, теперь далеко разошедшихся! С этими словами он совершил поклонение и, соединив всех троих над жертвенником, он влил им лекарства Кунгген-эмчи. Все трое тотчас же стали поправляться, а Кунгген-эмчи встал и, говоря, что он еще не вполне восстановил свои силы, стал пить лекарство и поить двух других. Тогда все трое вернулись в прежнее свое состояние.

Кунгген-эмчи извлек стрелы у всех трех коней, примешал к своему лекарству мяса с пальцев Шестипалого и приложил