Искра божья - Глазырина Елена

В детстве Джулиано мечтал вырасти таким, как брат. Не на твердолобого и всегда сонного Микеля равнялся наш герой, а именно на Лукку: ироничного, ловкого любимчика судьбы и горячих сеньорит с откровенным декольте.

Так было ровно до той злосчастной дуэли, после которой брат завязал с мирской жизнью и ушёл в монахи. Узнав о решении сына, матушка проплакала целый месяц, отец долго хмурился, а Джулиано заработал первый синяк под глазом, подравшись с соседским мальчишкой. Жаль, это не помогло вернуть низвергнутого кумира на потускневший алтарь в душе Ультимо.

Какая же бездна поглотила Лукку и всё, чем он был? Для чего брат встал на стезю предательства? И что теперь делать ему — Джулиано, со всей этой неподъёмной тяжестью тайного знания, свалившегося на него?

Крепко задумавшись, юноша не заметил, как задремал под мерный шелест частых струй дождя, скребущих о замшелую черепицу кровли. От каминной трубы веяло приятным теплом. Зимний плащ надёжно согревал плечи…

Проснулся де Грассо от того, что замёрз.

Гроза закончилась, и от высоких сводчатых окон тянуло сыростью.

Интересно, сколько же он проспал? Полночь уже наступила или в запасе осталась ещё парочка часов?

Он протёр сонные глаза и снова прижался лицом к щели в полу. Прежней компании в гостиной не наблюдалось. От шумных заговорщиков остался только раскиданный всюду мусор, пустые бутылки и объедки.

Выждав некоторое время, Джулиано спустился в гостиную. Спать ему больше не хотелось, впрочем, как и оставаться в этом проклятом месте.

Глава 65. У ворот вечного города

Джулиано бодрым шагом топал по древней дороге к воротам вечного города. В воздухе ощутимо пахло зимой. Ночная мгла чернильными щупальцами спрута наползала с полей и фруктовых рощ. Луна, точно сиротливая вдовица, облачённая в траурную смирну, пряталась в непроницаемых дождевых тучах, через которые не мог пробиться ни единый лучик света. Но всё же дорога не была совсем пуста и безлюдна. То тут, то там в ночи подрагивали огоньки постоялых дворов. Редкие экипажи, убранные масляными фонарями, с грохотом прокатывались мимо идущего во тьме путника. Дважды получив плетью по хребту от ретивых возничих, Джулиано стал уходить на обочину, едва заслышав в отдалении стук конских подков.

Спустя примерно час юноша поравнялся с медленно бредущей колонной паломников. Богомольцам непременно хотелось добраться к стенам Конта именно этой ночью — последней перед рождественскими праздниками. Поэтому они упорно тащились в кромешной тьме по выщербленным камням тракта, устало переставляя натруженные долгим переходом ноги. Де Грассо пристал к пилигримам, здраво рассудив, что до рассвета ворота города всё равно не откроются и спешить некуда. Шагать под тихие благостные завывания паломников было легко, и мысли в голове размеренно укладывались в стройные конструкции гимнов и церковных хоралов.

Сердце Джулиано уже не ныло (по крайней мере, ему так казалось). Молодость и пешие прогулки на свежем воздухе отлично врачуют душевные раны. Он больше не думал о Кармине и Лукке, о предательстве де Вико и прочих заговорщиков. Джулиано просто шёл вперёд, оставляя за спиной лигу за лигой. Ночной ветер, пахнущий морозом, играл его кудрями и холодил сердце.

У запертых на ночь ворот под стенами Конта скопилось преизрядное количество народу. Кто побогаче, ночевал в тепле и сытости одной из тратторий, множившихся тут, как младенцы в подоле у праведной жены. Купцы, сгрудив телеги с добром в большие ватаги, спали прямо на возах, ревностно оберегая привезённый товар от подозрительных нищих в рваных лохмотьях, шнырявших между колымагами. Блеяли овцы, мычали коровы, кудахтали курицы, пищала мелкая живность, свезённая в столицу для продажи на утреннем рынке.

Измождённые пилигримы, уплатив по рамесу, подошли к большой медной жаровне с углём, стоявшей между телег, и уселись на землю, подложив под себя измызганные походные одеяла. Джулиано последовал их примеру, только вместо одеяла подложив пучок сена, вытащенный им из чьих-то овечьих яслей, да край тёплого плаща. Паломники с молитвой преломили чёрствый каравай и пустили его по кругу вместе с мехом холодной воды. Подкрепив таким образом растраченные в пути силы, часть богомольцев отошла ко сну, расстелив на земле пропылённые скатки и подложив под головы котомки. Самые нетерпеливые остались дожидаться рассвета у огня.

— Доброй вам ночи, святые люди. Не потешите ли вы нас рассказами о своих богоугодных хождениях, о чудесах да о знаменьях разных, коих наверняка довелось вам видеть в превеликом множестве за время своего странствия? — откашлявшись, начал разговор один из тощих клерков в чёрном кургузом камзоле.

Неотложные дела в Конте побуждали человека попасть в городские ворота с первыми петухами, и чтобы ненароком не заснуть, он решил скрасить приятной беседой время до их открытия.

Седой пилигрим почесал заскорузлым пальцем спутанную жёсткую бороду.

— Да, не мало мы побродили по свету, — тягуче произнёс он, непривычно окая и растягивая слоги, — есть что порассказать.

Остальные паломники, ещё не завернувшиеся в одеяла для сна, согласно закивали лохматыми головами.

— Все мы знаем, что будущий год — последний в уходящем веке, а может так статься, что и в истории мира. Истинно говорю вам: грядёт обещанный блаженным Иоанном конец света. Потому как многие приметы апокалипсиса узрели мы на небе и на земле: кровь, огонь и столпы дымные без счёта. Видели мы глады и моры, и как восстало царство на царство, и зарницы огненные в небесах, и землетрясения.

— Ага, было дело, — поддакнул щуплый подросток, вытирая рукавом слезящиеся от дыма глаза. — Ух, как тогда нас тряхнуло, я чуть в портки не наложил — благо пост был, и в желудке за два дня ни одной маковой росинки… М-м, да. Только это меня и спасло. А уж как мы бежали, как бежали, помните, братья? Словно сама Дьяболла под нами свои чресла разверзла. Ну и страху же мы тогда натерпелись!

Рассказчик неодобрительно поджал губы, а остальные осуждающе зашикали на юношу.

— Нас осенью тоже потряхивало, не то чтобы сильно, но пару мостов пришлось чинить и кое-что ещё по мелочи, — со знанием дела сообщил клерк.

Пилигрим, очевидно, не любивший, когда его перебивают, нахмурился и почесал за ухом:

— Так вот, довелось нам узреть и чёрное солнце, и кровавую луну…

— Ага, — поддакнул юнец, — а помните, как брат Игнациус тогда выть начал, потому что дурных грибов в лесу откушал? Пена ещё такая на губах у него зелёная появилась, а мы подумали, что энто его лика́нтроп по дороге где-то покусал, и он сейчас тоже как обратится в енту чуду-юду… Дубьём его побить собирались. Цельную ночь потом всем скитом по полям ловили…

Один из паломников вызывающе сложил руки на широкой груди, а прочие стали виновато отводить от него глаза. Седой рассказчик досадливо потёр занывшее враз плечо.

— Чёрное солнце — то не диво, — вмешался в беседу какой-то учёный муж в короткой, залатанной на рукавах мантии. Два маленьких стёклышка блеснули на его кривом носу, — сей небесный феномен прозывается солнечным затмением, и случается он довольно часто. Что же касается красного оттенка спутницы нашей планеты, здесь тоже есть простое научное объяснение…

Его соседи предупреждающе закашляли, и учёный недовольно умолк, не докончив рассказа.

— Так вот, о чём бишь я? — снова начал седой пилигрим, почёсывая впалую грудь.

— О приметах апокалипсиса, — услужливо напомнил тощий клерк.

Паломник протянул озябшие руки к огню и продолжил:

— Случилось нам провести некоторое время в святой обители по соседству с одним процветающим городком в Веригии. И в граде том был некий сапожник, который преставился аккурат накануне дня Всех Святых.

— Так энто ему зять долг тогда возвернул, и он лишнего хватанул на радостях, — брякнул юноша, ухмыляясь во весь рот, — вот и не вынесла душа удвоенной неземной благодати.