Письма - Екатерина Сиенская

слеп тот, кто не видит огня любви и собственного ничтожества, в которое впадает, влачась во мраке смертного греха и не владея собой, как уже говорилось. Такой человек будет плохим хозяином одолженного имущества, ведь он прежде не научился властвовать и управлять собою. Одолженное господство — это владение городами или другими мирскими имениями, которые вверены нам и другим людям в этом мире. Они даются на время, по божественной благости и в соответствии с тем, как это повелось и принято в разных странах; а отнимаются в результате смерти или жизненных обстоятельств. Но, как бы то ни было, даны они нам лишь в долг. Тот, кто управляет собою, будет владеть ими в святом страхе, с разумной, а не беспорядочной, любовью, и владеть будет как одолженной вещью, а не своею. Он будет пользоваться доверенной ему властью со страхом и уважением к тому, кто ее дал. Вы имеете ее только от Бога. И когда Господь требует одолженное назад, это можно отдать, не подвергая себя угрозе вечной смерти. Итак, я хочу, чтобы вы владели тем, что дано вам, со святым и искренним страхом. Говорю вам: нет у людей мира сего другого способа сохранить свое духовное и мирское достояние, как только жить добродетельно, ибо уменьшается достояние лишь из-за наших грехов и пороков. Избавьтесь же от греха — и страх исчезнет; и сердце ваше сделается сильным и бесстрашным, и вы перестанете бояться своей собственной тени. Ничего более не скажу. Простите мое самомнение. Моя любовь к вам и ко всем прочим горожанам и скорбь из-за ваших обычаев и привычек (малоподобающих пред лицом Божиим) да послужат мне извинением пред Богом и перед вами. Мне хочется плакать о нашей слепоте, ибо, похоже, мы лишены света. Да вырвет вас Господь по Своей бесконечной благости и милосердию из мрака невежества и да просветит взор вашего разума к познанию и различению истины; тогда вы не будете заблуждаться. Больше ничего не скажу здесь, хотя много чего могу сказать.

Отвечаю вам, дражайшие братья и господа, на письмо, которое прислал мне от вашего имени Томмазо ди Гвельфуччо[351]. Благодарю вас за любовь, которую, как я вижу, питаете вы к вашим согражданам, стремясь обеспечить их мир и спокойствие, и за любовь ко мне ничтожной, недостойной того, чтобы мой приезд был вам желанен и чтобы вы просили меня выступить посредницей при заключении мира, ибо я не гожусь для этого, как и для любого другого, даже самого малого, дела. Но пусть Бог позаботится о пригодности, а я склоню голову в послушании вам, следуя тому, что попустит мне Святой Дух, и поеду и останусь, как вам будет угодно, всегда предпочитая волю Божию человеческой[352]. Стало быть, я не смогу приехать в ближайшие дни из-за кое-каких дел[353], которые должна сделать для монастыря Святой Агнессы, и из-за того, что буду с племянниками мессера Спинелло ради примирения между сыновьями Лоренцо[354], о котором, как вам известно, вы уже длительное время ведете переговоры и которое все еще не достигнуто. Мне не хотелось бы, чтобы из-за моего небрежения или внезапного отъезда так все и осталось, ибо я страшусь порицания Божия. Постараюсь все-таки сделать все дела как можно скорее, буде на то благодать Божия. А вы и прочие наберитесь терпения и не давайте вашему уму и сердцу наполняться мыслями и соображениями, исходящими от дьявола, ибо он делает все, чтобы воспрепятствовать славе Божией и спасению душ, вашему миру и спокойствию. Мне жаль, что мои сограждане так хлопочут и усердствуют, беспокоясь и злословя обо мне; похоже, им больше нечем заняться, кроме как охаивать меня и моих сотоварищей. Относительно меня они правы, ибо у меня полно недостатков, но относительно них — нет. Однако, вооружившись терпением, мы победим, ибо терпение никогда не оказывается в проигрыше, но всегда побеждает и господствует. Мне жаль, что удары обрушатся на голову того, кто их наносит, но таким часто достаются муки и скорбь. Ничего более не скажу. Пребывайте в святой и сладостной любви Божией. Иисус сладостный, Иисус любовь.

ПИСЬМО 30 (207)

Флорентийским властителям[355]

Во имя распятого Иисуса Христа и сладчайшей Марии. Обращаюсь к вам, любимейшие и дражайшие братья в сладостном Иисусе Христе! Я, Екатерина, слуга и раба слуг Христовых, пишу вам в Его драгоценной крови, вспоминая слова, сказанные нашим Спасителем Своим ученикам: «Очень желал Я есть с вами эту пасху прежде Моего страдания»[356]. Долгое время праздновал наш Спаситель Пасху с ними, так о какой же Пасхе он говорит? Он говорит о самой последней Пасхе, которую справил, дав им Себя самого в качестве причастия. Он ясно показывает, что поступает как пекущийся о нашем спасении. Поэтому Он не говорит «Я желаю», но «Я желал великим желанием», как бы говоря: «Я долгое время желал искупить вас, дать Себя вам в пищу и принять на Себя смерть, дабы даровать вам жизнь». Итак, вот какова Пасха, которую Он желал; и поэтому Он радуется, наслаждается и внутренне ликует, ибо Его заветное желание должно исполниться. И в знак Своей радости он говорит о Пасхе. Затем Он оставляет им мир, единство и заповедь любить друг друга; Он оставляет им это как завет и знак, чтобы по знаку тому можно было узнать сынов и истинных учеников Христовых[357]. Вот что настоящий Отец дает нам в качестве завещания. И мы, чада, не должны отказываться от завещания Отчего; ибо тому, кто отказывается, не положено наследства[358].

Итак, я желаю величайшим желанием видеть вас чадами преданными, а не восстающими против Отца, не отказывающимися от завета мира, а исполняющими его, связанными и соединенными узами самой горячей любви.

Если будете жить в любви, Он даст вам Себя самого в пищу, вы получите плод крови Сына Божия, через который мы наследуем вечную жизнь. Ибо до того, как Его кровь была пролита, вечная жизнь оставалась на запоре и никто не мог достичь цели, то есть Бога, хотя именно для этого и был создан человек. Но поскольку человек не захотел остаться в яреме послушания, а проявил непослушание и восстал против заповеди Божией, смерть вошла в человека[359]. Тогда Бог, движимый огнем Своей божественной любви, дал нам Слово, Сына Своего Единородного, который из послушания Отцу отдал нам Свою кровь в порыве пламенной любви; так что всякому гордому и неразумному сердцу следовало бы устыдиться за то, что оно не признало