Джалаладдин Руми - Дорога превращений. Суфийские притчи

Женитьба шута

Поговорка «шут женился на блуднице» популярна на Среднем Востоке (ср. русск. «рыбак рыбака видит издалека»). В данной притче шут – символ человеческого духа, который напрасно ищет Истину в рациональном постижении мира. Девятикратная попытка шута удачно жениться намекает на поиски Истины в тварном мире: число «девять» в суфизме означает разрозненность и множество. В то же время это – число человека, Адама, стоящего на грани Мира Единства и Мира Разделенности. Таким образом, девятка – символ недостаточности чисто человеческих средств познания. Лишь обратившись к иррациональному, экстатическому, способу восприятия действительности («женившись на блуднице», т. е. перевернув все прежние ценности), дух человека обретает Истину. Блудница – десятая жена шута; число «десять» в суфизме означает приобщение тварного мира, множественного и расщепленного, а также человеческого разума – «девятки» – к Единству Божьему – Таухид.

Д. Щ.

Спросил правитель: «Для чего женитьсяТебе, о шут мой, на такой блуднице?

Да я тебя, едва лишь захочу,С девицей непорочной обручу!»

А тот: «Я девять раз успел жениться,Брал за себя девицу за девицей, —

Но каждая девица, в свой черед,В блудницу превращалась через год!

Теперь задумал я остепениться:Быть может, будет мне верна блудница?

С умом я пропадал, судьбу кляня...Быть может, глупость выручит меня?»

Пес и слепец

Слепец в суфийской традиции обычно символизирует слепца духовного, на которого непрестанно сыплются всевозможные беды, в данной притче олицетворенные в образе собаки (ср. библейское: «...Не знаешь, что ты несчастен и жалок, и нищ, и слеп, и наг» – Откр. 3, 17). Старание «урезонить» неблагоприятные внешние обстоятельства столь же бессмысленно, как попытка умилостивить злую собаку. Для исправления обстоятельств своей жизни духовному слепцу необходимо одно: прозреть.

Д. Щ.

Пес на слепца бросался, с визгом лая,Как видно, искусать его желая.

Бежал слепец и палкой защищался,Но лай надрывный всё не прекращался:

Пес нападал, победу торжествуя.Решил слепец пойти на мировую —

И бросил палку, чтобы подольститьсяК врагу: «О ты, султан в глазах лисицы,

О ты, великий лев в глазах оленя,Я ль – цель твоих несытых вожделений?

Иль мало на земле зверья любого,Что ты напал на странника слепого?

И горный тур, и серый заяц рад,Что на меня упал твой хищный взгляд!»

Ужасный наездник

Всадник – образ греховной природы человека, внушающей страх и вызывающей отчаяние, на первый взгляд – непреодолимой. Однако стоит лишь «вооружиться» против греха и противостать ему, как он на поверку оказывается весьма слабым: «Хоть внешне я страшен, но внутренне слаб». Эта история – как бы наставление мюриду, вступающему в борьбу со своим нафсом.

Д. Щ.

Какой-то наездник народ ужасал,Повсюду свирепые взгляды бросал,

Размахивал грозно мечом, и притомИ латами страшно гремел, и щитом.

Но с вызовом юноша некий взглянулИ, встав пред наездником, лук натянул.

И тот вдруг сказал: «Я покорный твой раб,Хоть внешне я страшен, но внутренне слаб.

Пусть меч я ношу, и копье, и пращу, —Пред силой, как женщина, я трепещу!»

А юноша храбрый в ответ говорит:«Едва тебе жизни не стоил твой вид,

Ведь я, опасаясь подобных верзил,Едва тебя насмерть стрелой не сразил.

Но если ты молишь: „Помилуй, не тронь“, —Зачем этот меч и к чему этот конь?!»

Горный козел

В этой притче горный козел символизирует разум (находящийся «на вершинах» бытия – «средь уступов и скал»). Однако, когда разум затмевается животной страстью, его носитель подвергается риску пасть жертвой собственных злых инстинктов, которые подстерегают его, как «лучник коварный».

Д. Щ.

Жил горный козел средь уступов и скал,Он с камня на камень над бездной скакал.

Так ловко он прыгал, что лучший стрелокНастичь его острой стрелою не мог.

Но вдруг он заметил козу меж камней,И взором тотчас приковался он к ней.

Опасности все заслонила коза —И разум ослеп, и не видят глаза.

Вот он за козой устремиться готов,А лучник коварный уж чует улов:

Он зорко следит за смятеньем козла,И вот уж рука его лук напрягла...

...Кто разум теряет, тот в миг этот злойБывает настигнут смертельной стрелой.

На внешние страхи спокойно смотри:Опаснее то, что грозит изнутри.

Верблюд и мул

Притча может рассматриваться как аллегорический диалог между суфийским учителем ( муршидом), который достиг высокой степени духовного совершенства («Мой взор возвысил всемогущий Бог, // Чтоб я препятствия предвидеть мог»), – и учеником, только еще вступающим на мистический путь познания ( тарикат) и удивляющимся прозорливости своего наставника.

Д. Щ.

Мул жаловался рослому верблюду:«Куда я ни пойду – везде мне худо:

То я на шип наткнусь среди дороги,То я споткнусь, то подкосятся ноги,

И упаду я, и ударюсь больно,Меж тем как ты везде шагаешь вольно,

И ноги у тебя не устают.Но почему? Поведай мне, верблюд!»

Верблюд ему ответствовал: «О мул!Я вдаль гляжу, тебя же рок согнул.

Дано мне зреть конец своей стези,А ты не видишь камушек вблизи.

Мой взор возвысил всемогущий Бог,Чтоб я препятствия предвидеть мог.

А ты своим понурым, сонным взглядомИ яму не заметишь, встав с ней рядом,

Как птицы, что зерно клевать готовы,Не замечая сети птицелова...»

Гостеприимство

Странник в рассказе символизирует носителя вышнего благословения (барака), которое при определенных условиях может снизойти на гостеприимного хозяина. Однако проницательный гость-суфий распознаёт истинное отношение к себе: об этом под покровом ночи (символ духовной темноты, невежества) сообщает ему нафс(эгоистическая природа) хозяина, выведенный в образе его жены. Вышнее благословение (в образе таинственного Божьего посланника – Хызра) минует обитель показного гостеприимства.

Д. Щ.

К хозяину в дом некий странник пришел,Он был обогрет и усажен за стол.

Хозяин шепнул потихоньку жене:«Ему постели ты поближе к стене,

А мы разместимся с тобой у дверей,Но ты из гостей возвращайся скорей!»

Хозяйка к соседке на праздник ушлаИ там до полуночи ела-пила,

А странник, нелегкий проделавший путь,На ложе у двери прилег отдохнуть:

Хозяин ему постеснялся сказать,Чтоб он перелег на другую кровать.

Жена же в гостях напилась и наелась,Во тьме возвратилась и сразу разделась,

И, не различая, кто где, – вот дела! —На ложе не к мужу, а к гостю легла.

Прижалась и в ухо ему зашептала:«Был ливень такой, что дороги не стало,

Которой бы с первой зарей, в добрый час,Наш гость-надоеда ушел бы от нас!

Над нами, как тень неоплатного долга,Его пребыванье нависло надолго!»

Тут гость, как ошпаренный, с ложа вскочил:«Да чем огорчил я вас, чем удручил?!

Уж лучше бродить мне без сна и покояВ ночи под грозою, чем слушать такое!»

И, как ни взывали те люди к нему, —Он тотчас собрался и канул во тьму...

...А те, свою жизнь доживая в печали,Всех странников в доме своем привечали,

Всечасно у Бога прощенья просяИ скорбь о грехе своем в сердце нося.

Обрушится ливень, гроза ли случится,Им мнится – тот странник у двери стучится:

«Я – Хызр, посетивший однажды ваш кров,Неся благодать от Владыки миров!..»

Стихи о любви

Притча учит, что путь к настоящей любви лежит через преодоление всепоглощающего эгоизма, свойственного духовно не возрожденному человеку («ты любишь себя, восхищенный собой»). Даже для того, чтобы по-настоящему «увидеть» другого человека и понять, что он настолько же реален, как и ты сам («я рядом, очнись»), необходимо разрушить «крепкую стену» своей агрессивно-неприступной самости. В еще большей мере сказанное относится ко взаимоотношениям между человеком и Богом («ты сам – та преграда»).