Римская сатира - Флакк Квинт Гораций

170 Так в Артаксаты несут молодежи столичные нравы.

САТИРА ТРЕТЬЯ

Правда, я огорчен отъездом старинного друга,

Но одобряю решенье его — поселиться в пустынных

Кумах, еще одного гражданина даруя Сивилле.

Кумы — преддверие Бай, прибрежье достойное сладкой

Уединенности: я предпочту хоть Прохиту — Субуре.

Как бы ни были жалки места и заброшены видом,

Хуже мне кажется страх пред пожарами, перед развалом

Частым домов, пред другими несчастьями жуткого Рима,

Вплоть до пиит, что читают стихи даже в августе знойном.

10 Друг мой, пока его скарб размещался в единой повозке,

Остановился у старых ворот отсыревшей Капены.

Здесь, где Нума бывал по ночам в общенье с подругой,

Ныне и роща святого ключа сдана иудеям

И алтари; вся утварь у них — корзина да сено.

(Каждое дерево здесь уплачивать подать народу

Должно и после Камен дает пристанище нищим.)

Вот мы сошли в Эгерии дол и спустились к пещерам

Ложным: насколько в водах божество предстало бы ближе,

Если б простая трава окаймляла зеленью во´ды,

20 Если б насильственный мрамор не портил природного туфа.

Здесь Умбриций сказал: «Уж раз не находится места

В Риме для честных ремесл и труд не приносит дохода,

Если имущество нынче не то, что вчера, а назавтра

Меньше станет еще, то лучше будет уйти нам

В Кумы, где сам Дедал сложил утомленные крылья.

Родину брошу, пока седина еще внове и старость

Стана не гнет, пока у Лахесы пряжа не вышла,

Сам на ногах я хожу и на посох не опираюсь.

Пусть остаются себе здесь жить Аргорий и Ка´тул,

30 Пусть остаются все те, кто черное делает белым,

Те, что на откуп берут и храмы, и реки, и гавань,

Чистят клоаки, тела мертвецов на костер выставляют

Или продажных рабов ведут под копье[265] господина.

Эти-то вот трубачи, завсегдатаи бывшие разных

Мелких арен, в городах известные всем как горланы,

Зрелища сами дают и по знаку условному черни,

Ей угождая, любого убьют, а с игр возвратившись,

Уличный нужник на откуп берут; скупили бы всё уж!

Именно этих людей судьба ради шутки выводит

40 Часто из самых низов на вершину почета и славы.

Что мне тут делать еще? Я лгать не могу, не умею

Книгу хвалить и просить, когда эта книга плохая;

С ходом я звезд незнаком, не желаю предсказывать сыну

Смерти отца, никогда не смотрел в утробу лягушки;

Несть подарки жене от любовника, несть порученья —

Могут другие, а я никогда не пособничал вору.

Вот почему я Рим покидаю, не бывши клиентом,

Точно калека какой сухорукий, к труду неспособный.

Кто в наши дни здесь любим? Лишь сообщник с корыстной душою,

50 Алчной до тайн, о которых нельзя нарушить молчанье.

Тот, кто сделал тебя участником тайны почтенной,

Вовсе как будто не должен тебе и делиться не будет;

Верресу дорог лишь тот, кем может немедленно Веррес

Быть уличен. Не цени же пески затененного Тага,

Злато катящего в море, настолько, чтобы лишиться

Сна из-за них и, положенный дар принимая печально,

Вечно в страхе держать хотя бы и сильного друга.

Высказать я поспешу — и стыд мне не будет помехой, —

Что´ за народ стал приятнее всем богачам нашим римским:

60 Я от него и бегу. Перенесть не могу я, квириты,

Греческий Рим! Пусть слой невелик осевших ахейцев,

Но ведь давно уж Оронт сирийский стал Тибра притоком,

Внес свой обычай, язык, самбуку с косыми струна´ми,

Флейтщиц своих, тимпаны туземные, разных девчонок:

Велено им возле цирка стоять. — Идите, кто любит

Этих развратных баб в их пестрых варварских лентах!

Твой селянин, Квирин, оделся теперь паразитом,

Знаком побед цирковых отличил умащенную шею!

Греки же все — кто с высот Сикиона, а кто амидонец.

70 Этот с Андроса, а тот с Само´са, из Тралл, Алабанды, —

Все стремятся к холму Эсквилинскому иль Виминалу,

В недра знатных домов, где будут они господами.

Ум их проворен, отчаянна дерзость, а быстрая речь их,

Как у Исея, течет. Скажи, за кого ты считаешь

Этого мужа, что носит в себе кого только хочешь:

Ритор, грамматик, авгур, геометр, художник, цирюльник,

Канатоходец, и врач, и маг, — все с голоду знает

Этот маленький грек; велишь — залезет на небо;

Тот, кто на крыльях летал[266], — не мавр, не сармат, не фракиец,

80 Нет, это был человек, родившийся в самых Афинах.

Как не бежать мне от их багряниц? Свою руку приложит

Раньше меня и почетней, чем я, возляжет на ложе

Тот, кто в Рим завезен со сливами вместе и смоквой?

Что-нибудь значит, что мы авентинский воздух вдыхали

В детстве, когда мы еще сабинской оливкой питались?

Тот же народ, умеющий льстить, наверно похвалит

Неуча речь, кривое лицо покровителя-друга

Или сравнит инвалида длинную шею с затылком

Хоть Геркулеса, что держит Антея далеко от почвы,

90 Иль восхвалит голосок, которому не уступает

Крик петуха, когда он по обычаю курицу топчет.

Все это можно и нам похвалить, но им только вера.

Кто лучше грека в комедии роль сыграет Таиды,

Или же честной жены, иль Дориды[267] нагой, не прикрытой

Даже накидкой? Поверить легко, что не маска актера —

Женщина тут говорит; до того у него все изящно,

Что и подумать нельзя, что мужчина стоит перед нами.

Греков нельзя удивить ни Стратоклом, ни Антиохом,

Ни обаятельным Гемом с Деметрием: комедианты —

100 Весь их народ: где смех у тебя — у них сотрясенье

Громкого хохота, плач — при виде слезы у другого,

Вовсе без скорби. Когда ты зимой попросишь жаровню,

Грек оденется в шерсть; скажешь: «жарко», — он уж потеет.

С ним никак не сравнимся мы: лучший здесь — тот, кто умеет

Денно и нощно носить на себе чужую личину,

Руки свои воздевать, хвалить покровителя-друга,

Как он ловко рыгнул, как здорово он помочился,

Как он, выпятив зад, затрещал с золоченого судна.

Похоти их нет преграды, для них ничего нет святого:

110 Будь то семейства мать, будь дочь-девица, будь даже

Сам безбородый жених иль сын, дотоле стыдливый;

Если нет никого, грек валит и бабушку друга...

Все-то боятся его: он знает домашние тайны.

Раз уж о греках зашла наша речь, прогуляйся в гимназий, —

Слышишь, что говорят о проступках высшего рода:

Стоиком слывший старик, уроженец того побережья,

Где опустилось перо крылатой клячи[268] Горгоны,

Друг и учитель Бареи, Барею угробил доносом.

Римлянам места нет, где уже воцарился какой-то

120 Дифил, а то — Протоген иль Гермарх, что по скверной привычке

Другом владеет один, никогда и ни с кем не деляся;

Стоит лишь греку вложить в легковерное ухо патрона

Малую долю отрав, естественных этой породе, —

Гонят с порога меня, и забыты былые услуги:

Ценится меньше всего такая утрата клиента.

Чтоб и себе не польстить, — какая в общем заслуга,

Если бедняк еще ночью бежит, хоть сам он и в тоге,

К дому патрона: ведь так же и претор торопит и гонит

Ликтора, чтобы поспеть приветствовать раньше коллеги

130 Медию или Альбину, когда уж проснулись старухи.

Здесь богача из рабов провожает сын благородных —

Тоже клиент, ибо тот Кальвине иль Катиене