Виктор Бочков - Заповедная сторона

Столь выгодное местоположение селения давно заметили и одобрили местные жители. В седую старину, когда в щелыковских краях бродили отряды татар и черемис, деревня называлась «Сергеево-городище». Видимо, она была древнейшим укрепленным поселением округи, где за земляными валами и деревянным тыном отсиживались от врагов окрестные крестьяне. Укрепления ликвидировали уже в XVII столетии, а деревню именовали «городищем» до времени Островского.

Интересно и то, что в Сергееве в большом количестве всегда росли вязы — деревья весьма редкие в здешней местности. По мнению дендрологов, большой сергеевский вяз — самое древнее дерево на территории Костромской области. Конечно, Островский показывал его всем своим гостям.

Во владении Островского было Сергеево большой и многолюдной деревней с избами в два порядка — захирело оно, умалившись до пяти домов, значительно позднее. А вот соседняя деревня Тимино, от которой ныне и следа не осталось, и при драматурге была крохотной.

Расположено Тимино было в полуверсте от Сергеева, еще выше по течению Сендеги, в так называемой Голубиной долине.

Во времена драматурга стояло в Тимине два крестьянских двора и в стороне от них — маленькая деревянная усадебка, по существу, флигелек, окруженный неказистыми и ветхими службами. Жила в этой усадебке девица из дворян Ирина Андреевна Белехова.

Имя Белеховой было хорошо знакомо всей округе. Никто уже и не помнил, каким образом она появилась в Щелыкове в самом начале 1820-х годов и устроилась там в роли приживалки при Прасковье Федоровне Кутузовой. Была она тогда еще молодой, двадцатилетней, и сумела угодить своей услужливостью болезненной и суеверной покровительнице. В 1821 г. Кутузова даже подарила ей, оформив подарок по закону, пять душ крестьян из села Твердова и несколько десятин земли в Щелыкове. Белехова уже намеревалась обстроиться в щелыковской усадьбе, но Прасковья Федоровна скончалась, а ее наследники, Сипягины, поспешили выкупить у приживалки и крестьян, и землю. Ирина Андреевна не упиралась, а на полученные деньги купила в 1833 году у помещика Арнольда два двора в Тимине и стала местной помещицей. Владелицей она оказалась жестокой и деспотичной, прославилась своей скупостью, но средств ей все равно не хватало — что могли дать два нищих крестьянских двора, тем более что и земли у Белеховой было немного — Тимином владела она не одна, а вместе с богатой помещицей из Покровского Н. Н. Молчановой и Сипягиными. Ирина Андреевна приспособилась стать нужной персоной при своих зажиточных соседях, а особенно при хозяевах Щелыкова. Сипягины, жившие постоянно в селе Кабанове — своей галичской вотчине, начали поручать Белеховой присмотр за кинешемской усадьбой в зимнее время, а потом и надзор за полевыми работами — та принимала такие поручения охотно, извлекая из них свою выгоду. К Островским мелкопоместная соседка перешла как бы вместе с Щелыковом, да и по Тимину они стали соседями. Николай Федорович, все предпочитавший делать сам, правда, в ее помощи не нуждался, но после его смерти вдова, Эмилия Андреевна, стала все чаще прибегать к услугам Белеховой, и та вновь сделалась своим человеком в щелыковской усадьбе.

Александр Николаевич узнал Белехову, когда той было уже за пятьдесят, а выглядела она намного старше. Сестра драматурга, Надежда Николаевна, в одной из своих автобиографических повестей изобразила Ирину Андреевну тех лет в образе мелкопоместной дворянки Колупаевой: «Одежда помещицы Колупаевой состояла из черной, порыжевшей от времени, ситцевой юбки, белой, но далеко не чистой кофты, обильно усыпанной табаком, нюхать который очень любила старуха. Наружность ее вполне соответствовала костюму: седые, коротко остриженные волосы торчали беспорядочными прядями во все стороны, как щелки узкие, зеленоватые недобрые глаза, казалось, насквозь пронизывали человека, острый подбородок выдавался вперед, а тонкие бесцветные губы крепко сжимались».

В середине 1860-х годов Ирина Андреевна в который раз, и теперь уже окончательно, переселяется из Тимина в Щелыково. Э. А. Островская продала усадьбу своим пасынкам Александру и Михаилу Николаевичам, а те, приезжая сюда лишь на несколько летних месяцев, решили пригласить Белехову управительницей. На жалованье настоящему управляющему доходов с усадьбы не хватило бы, а Ирина Андреевна довольствовалась тем, что ей выдавали продукты и делали подарки к праздникам. Управляла она Щелыковом по старинке, не очень даже считалась с тем, что вотчинные крестьяне — уже не крепостные. С делами по усадьбе она еще справлялась сама, но надзирать за полевыми работами в дальних концах имения, например, в том же Высокове, ей становится трудно, и Ирина Андреевна берет себе в помощь двадцатилетнего крестьянина Николая Любимова, женившегося на бывшей ее крепостной девушке. По вечерам, сидя со свечкой во флигеле, она записывала корявым почерком расходы — заплачено за покупку плетеной корзины, за починку косули. Тем же почерком писались большие отчеты для Александра Николаевича. Он любил эти малограмотные послания — в них старушка излагала красочно и обстоятельно все местные новости. И глядишь, через несколько лет письмо управительницы становилось материалом для какой-либо пьесы Островского. «Ах, — извещает Ирина Андреевна своего хозяина в конце 1869 г., — у нас столько волков — бездна, по улицам ходят, у вас Соловейку и мою собаку тоже съели, и маленького одного щенка съели». Как тут не вспомнить Аполлона Мурза-вецкого, оплакивающего в комедии «Волки и овцы» (1875 год) гибель своего пса: «Близ города, среди белого дня, лучшего друга… Тамерлана… волки съели!»

Летом 1870 г. Белехова скончалась, и Александр Николаевич, сообщая приятелю о смерти «нашей старушки», жаловался ему, что теперь сам вынужден заниматься хозяйством. Появилась у него и новая забота — Ирина Андреевна была одинока и по уговору Островского завещала свое имущество тиминским крестьянам. Но завещание было оформлено не совсем юридически правильно, и его утверждение потребовало от драматурга немалых хлопот. В Костроме этим, по его просьбе, занимался родственник Островских Павел Иванович Андроников, и, когда через три года дело все же успешно завершилось, Александр Николаевич писал ему: «…также благодарны Вам и наследники Белихо-вой, испытавшие некогда всю тяжесть ее барской руки и получившие, наконец (и то благодаря моим настояниям), мзду за свою рабскую безответность».

А мизерное Тимино так и осталось поставщиком управителей для Щелыкова. Долгие годы работал приказчиком у Островских Николай Алексеевич Любимов — терпеливо сносил припадки гнева и нелепые наставления вздорной и недалекой вдовы драматурга Марии Васильевны, трогательно заботился о хиреющей усадьбе, обходясь копеечными средствами. После смерти Николая Алексеевича должность приказчика в Щелыкове унаследовал его сын, Николай Николаевич. Ему, когда Островский умер, исполнилось всего три года, но Любимов-младший знал семью драматурга и считал Щелы-ково для себя такой же родиной, как и Тимино. После Октябрьской революции его обязанности по управлению усадьбой прекратились, и Любимов вернулся в родную деревеньку к крестьянскому труду. Но и после этого он не переставал волноваться за судьбы Щелыкова, продолжал писать письма Сергею Александровичу Островскому с подробной информацией о положении дел, старался разузнать, где находится вывезенная из усадьбы мебель. Когда в марте 1923 года в связи со столетием со дня рождения Островского из губернского центра были присланы уполномоченные для восстановления усадьбы, Любимов сообщает сыну драматурга, что он «указал многие из вещей, принадлежавших Вам, и которые должны быть поставлены на свои места». А 11 апреля 1923 года, в самый разлив и весеннее бездорожье, он один пришел в пустое тогда Щелыково и отметил там юбилей великого драматурга.

Скончался Николай Николаевич Любимов в 1960-е годы. Доживал он в селе Угольском, и туда часто приходили из Щелыкова туристы, чтобы побеседовать с последним управляющим Островских. Корреспондент костромской газеты описывает — в 1959 году он наблюдал, как по Угольскому ходили студенты и справлялись, где найти Любимова:

«На скамейке возле палисадника сидел, ссутулившись, сухощавый старичок в синей стеганой телогрейке. Студенты обратились с своим вопросом к нему. Старик усмехнулся, погладил седые усы и, лукаво взглянув на молодежь из-под нависших бровей, бодро сказал:

— Вот я и есть Любимов…»

Заметив, что студенты по-настоящему интересуются жизнью Островского в Щелыкове, Николай Николаевич, продолжает корреспондент, преобразился — он много рассказывал о том, что слышал от отца, а потом повел своих внимательных собеседников по любимым местам драматурга.

На мемориальном кладбище в Николо-Бережках, в нескольких метрах к западу от семейного захоронения Островских, стоит скромный железный крест. Под ним похоронен Николай Алексеевич Любимов, верный блюститель Щелыкова. А его потомки и сейчас работают в Музее-заповеднике.