Конфуций и Вэнь - Георгий Георгиевич Батура

Ознакомительный фрагмент

Особо отметим, что мы не стремились к созданию литературного (художественного) перевода. Главной задачей для нас было дать читателю текст, максимально приближенный к смысловому содержанию подлинника. И сделали мы это с той целью, чтобы даже неискушенный читатель смог определить, насколько это соответствует истинному смыслу суждений Учителя.

Первое суждение, несмотря на свою кажущуюся простоту, относится к наиболее сложным из всего Лунь юя. Оно, – это некий важный зачин ко всем последующим беседам, и для его правильного понимания переводчик должен обладать всей той информацией, которую наш читатель получил в предварительном разговоре. Если это суждение окажется понятым неправильно, значит и весь остальной текст останется для комментатора или переводчика «за семью печатями». Тот перевод, который читатель прочитал выше, не имеет ничего общего с традиционным пониманием этого суждения. Поэтому нам придется уделить особое внимание его тщательному обоснованию.

Итак, большинству высказываний Конфуция в Лунь юе предшествуют, как правило, два иероглифа: цзы юэ. Иероглиф юэ – «говорить», «сказать» – в древнекитайских текстах вводит прямую речь, а иероглиф цзы более многозначен, и мы с ним еще неоднократно встретимся, причем, в разных его значениях. Вот что пишет об этом иероглифе М. Е. Кравцова (Поэзия древнего Китая, СПб., Центр «Петербургское Востоковедение», 1994, стр. 37):

Иероглиф цзы употребляется в качестве личного местоимения 2-го и 3-го лица, как форма вежливого упоминания или обращения (главным образом к мужчине), в значении «ребенок» (сын) или «дети» (независимо от пола) и, наконец, для обозначения уважаемого человека, в том числе в значении «учитель», «наставник», «мудрец». Как таковой он соединяется с фамильными знаками древнекитайских философов – Кун-цзы (Учитель Кун), Мэн-цзы (Учитель Мэн).

Мы переводим иероглиф цзы, стоящий во вступительной фразе, словом «почтенный», т. к. это слово больше отвечает тому представлению о Конфуции, которое существовало во время создания текста Лунь юй. Общекитайское признание Конфуция Учителем произошло гораздо позже – через столетия после его смерти. Слово Учитель невольно осовременивает древний текст. А слово «философ», которое можно встретить в некоторых переводах вместо традиционного «учитель», имеет ярко выраженную европейскую окраску. Греческое слово – фило-софия – в переводе означает «любовь к мудрости», и оно правомочно, например, по отношению к текстам Платона или Плотина, но в то же самое время это вряд ли отвечает содержанию проповеди Конфуция о Вэнь. Точно так же как некорректно, например, называть «философом» Христа (в Евангелии от Фомы критике такого «названия» Иисуса отведен отдельный параграф).

Первое суждение Лунь юя – как, впрочем, и зачин любого религиозного текста – принято считать особо важным. А иначе, это суждение никогда бы не было поставлено в начало произведения. Так в чем же заключается эта его особая значимость? Китайцы полагали (и полагают сейчас), что весь смысл первого суждения сконцентрирован в иероглифе сюэ – т. е. в требовании всегда и всему «учиться». Именно так всегда понималось и понимается в настоящее время значение этого иероглифа. Об этом мы тоже обязательно скажем, но сначала желательно дать небольшое вступление относительно того древнекитайского языка, на котором был впервые зафиксирован этот текст, и того вэньяня (тоже древнекитайский язык), на котором он в конечном счете достался китайцам и всему человечеству.

Наш читатель в какой-то степени уже представляет себе, что́ такое древняя иероглифическая письменность, и в чем заключается ее главное отличие от письменности алфавитной (обычной буквенной). Ее принципиальное отличие в том, что древние иероглифы (но не в современном китайском языке!) – это, скорее, некие воображаемые «картинки», а не привычные для нас «буквы». Следовательно, разговор о дословном (или буквальном) переводе такого «картиночного» текста бывает, как правило, некорректен.

Текст Лунь юй не дошел до нашего времени в том своем первоначальном виде, в каком он был записан учениками через десятилетия после смерти Конфуция (стилем чжуань – «печать» или письменностью гу – «древняя»). Он дошел до нас в написании стилем кай шу, который окончательно утвердился не ранее конца династии Хань (206 г. до н. э. – 220 г. н. э.), и который с тех пор практически не изменился по своей графике. Такая письменность – а она имеет иную по сравнению с современным языком грамматику – называется вэньянь. Вэньянь – тоже достаточно древняя письменность, в которой «картиночное» восприятие информации играет далеко не самую последнюю роль. И это несмотря на то, что по своему рисунку эти иероглифы одинаковы с современными (традиционными или полными, какими они по-прежнему остаются на Тайване, но не теми упрощенными, которые были приняты в Китае в эпоху Мао Цзедуна).

А следовательно, перевод с вэньяня очень часто будет выглядеть как некое описание увиденного на представленном взору рисунке. Из этого вытекает, что, текст на вэньяне – особенно с учетом его традиционной предельной сжатости – как правило многозначен, т. е. имеет «объем» и одновременно наполнен несколькими смыслами (в том числе, и «фонетическими»), что создает серьезные проблемы в случае перевода такого текста на наш «линейный» европейский язык. Однако такое его многомерное смысловое содержание нисколько не размывает главную мысль этого текста, а только дополняет и уточняет тот его основной посыл, который от такого иероглифического исполнения только выигрывает, т. к. приобретает некое «голографическое» измерение.

Вэньянь – если его воспринимать в качестве восприемника того утраченного древнего письма, на котором Лунь юй был когда-то зафиксирован изначально, – это что-то наподобие прямой передачи смысла через зрительный орган (от увиденного – к осознанию) без промежуточного преобразования в вербальную формулировку. Или иначе – передача некой «фотографии», а не абстрактных значков (букв), фиксирующих «фонетическую речь». Такой язык – это некая неизвестная науке лингвистическая загадка: и панорама, и мысль, и даже звучание одновременно, но никак не набор каких-то «слов» в нашем понимании.

Итак, традиционный перевод (а следовательно, и понимание) начала этого суждения выглядит следующим образом: «Учиться и время от времени повторять изученное, разве это не приятно?» (В. А. Кривцов), или «…не радость ли?» (В. П. Васильев), и такой перевод не имеет ничего общего с тем, что прочитал читатель в переводе выше. И действительно, далеко не каждый из нас испытывает «радость» от процесса обучения и тем более, от его повторения. При этом каждый разумный человек понимает, что учиться необходимо, и более того, такой человек осознанно уделяет этому процессу и время, и усилия. «Обучаются» – все, но «радость» испытывают не все. И в этом противоречие традиционного перевода. Хотя кто-то может возразить, что Конфуций имеет в виду себя самого.

Поясним (или повторим) для информации, что практически все значения иероглифов для нашего перевода Лунь юя взяты из «Большого китайско-русского словаря» (БКРС) в 4-х