Апостасия. Отступничество - Людмила Николаевна Разумовская

клобуков, собранных вместе, смотрела на их спокойные, безгневные, сосредоточенные лица, и ей вдруг до ужаса захотелось подойти к кому-нибудь из этих странных, никогда не интересовавших ее людей поближе и, смутно вспоминая далекое детство, попросить благословение. Она сделала шаг из своей колонны – тут же к ней подскочил вооруженный охранник.

– Чего пялишься! Попов, что ль, не видала?

– Видала… – скромно ответила Наденька. – Но я бы хотела… позвольте мне… для благословения.

– Ты чё, баба дурная, русский язык не понимаешь? – вскипел губастый, белобрысый охранник, наступая на нее грудью и телом запихивая ее обратно в колонну. – Шаг вправо, шаг влево – расстрел, дура! – И он смачно сплюнул на землю.

– Но я же не убегаю! – округлила глаза Наденька. – Да и куда же здесь бежать? Я только хочу…

Она не успела договорить, не имея больше аргументов для убеждения, парень развернулся и кулаком ударил Надежду Ивановну в лицо. Удар был такой силы, что она упала, ударившись головой о камни, и потеряла сознание.

Арестанты возмущенно загудели. Упавшую окружили и стали, как могли, оказывать ей первую помощь. К охраннику подошел средних лет мужчина из арестантов и безбоязненно, глядя тому прямо в глаза, заявил:

– Вы не имеете никакого права избивать политических заключенных, тем более женщин. Мы требуем начальника, и извольте пригласить врача.

Не ожидавший подобной наглой выходки от контры, охранник стушевался, но к нему уже спешили на помощь товарищи.

– Разойдись! Разойдись! – расталкивали они сгрудившихся вокруг Надежды Ивановны арестантов. – Стрелять будем! Разойдись!

От них отделился один, по-видимому старший; перед ним расступились. Глянув на распростертое тело Наденьки, он спросил:

– В чем дело?

– Дело в том, что, как вы видите, ваш подчиненный жестоко ударил нашу однопартийку. Советская власть, как и всякая иная власть, не имеет права избивать политических заключенных. Требуем прекратить насилие, в противном случае мы объявим голодовку.

Старший охранник внимательно поглядел на говорившего и спокойно произнес:

– Кто вы такой? Фамилия?

– Потапов Алексей Ильич.

– Если вы желаете сотрясать воздух, гражданин Потапов, можете объявлять все что угодно. Здесь власть не советская, а соловецкая. Надеюсь, вы скоро почувствуете разницу. Так что о правах забудьте. У вас теперь только одно право: исполнять то, что вам прикажут, и без разговоров. Ясно?.. Чернов!

Из-за обступивших Надежду Ивановну спин выскочил молодой парень.

– Чернов, если на этапе имеется доктор, позови сюда.

– Есть! – молодецки ответил охранник и повернулся на каблуках.

Доктор нашелся, и даже с аптечкой. Надежду Ивановну привели в чувство, кровь остановили и перевязали голову.

Этот первый полученный ею удар ошеломил ее. Она никак не могла вместить в сознание, что это возможно, что в наступившей новой ее жизни эта не вмещающаяся в сознание реальность не только возможна, но что вскоре она превратится в обыденность, к которой и она спустя некоторое время привыкнет и даже перестанет обращать на нее внимание.

Вскоре прибыл пароход и всех церковников, политических и уголовную братию поместили на одно судно. Политические и иерархи держались отдельными группами, и только уголовные шныряли по всему пароходу между арестантами, блюдя свой профессиональный интерес.

Стоял летний погожий день, ярко светило солнце, и Белое море казалось синим и даже ласковым. Мирно летали и кричали чайки, и те, кто оказался на палубе, любуясь безбрежным синим простором, щурились на солнце, подставляя благодатным лучам свои изможденные тюрьмой бледные лица. И казалось, что не так уж и страшна будущая каторга, ведь и в царские времена ссылали – и ничего, как-то устраивались терпимо и даже с большой интеллектуальной пользой, а уж убежать – и говорить нечего, бежали все, кто хотел. Эхма, не так страшен черт, как его малюют!

Вот показались могучие очертания многовековой цитадели, и задрожало сердце от радости – совсем приободрились пленники. Святая земля! Преподобные отцы-братия, молите Бога о нас! Закрестились черноризники, поснимали батюшки шляпы, клобуки – монашествующие, принимайте, отче Зосиме, Германе и Савватие, благослови, святителю Филиппе… не оставьте своею милостию нас, грешных…

Слава Богу за все!

На пристани уже собрались встречающие. Отряд вооруженных охранников и сам «владыка» острова товарищ Ногтев.

– Здорóво, контра! – зычным басом изрыгнул всею своею утробой «владыка», когда вся тысячная толпа, давясь и толкаясь, вывалилась на берег.

– Мы не контра! – заорали уголовники. – Мы – свои, мать вашу так, и растак, и этак!

– Слушай меня сюда! – продолжал выкрикивать довольный ответом уголовных Ногтев. – Строимся в две колонны! Попы, шпионы, офицеры и всякая прочая кадетская сволочь буржуйская – направ-во, шпана – налев-во! – скомандовал он, и толпа начала расслаиваться, разделившись на две неравные части. «Сволочей» оказалось раза в два больше.

– Чё приуныли, контрики, а ну веселее! Держи строй, опиум! – насмешливо выкрикивал Ногтев, прохаживаясь вдоль неровно выстроившейся колонны «буржуев». – Слушай меня и запоминай! Соловецкая власть справедливая, но строгая! У нас тут одна заповедь: кто не работает, тот не ест! И один закон: не зуб за зуб, а за зуб – вся челюсть да с потрохами! – Услышав такую сентенцию, уголовные довольно заржали. – Всем ясно? – подмигнул им Ногтев. – Чикаться с вами не будем. У нас тут расходного материала вроде вас до дури. А сейчас – перекличка, будем вызывать по одному! По списку! – И он вразвалочку прошествовал в конец пристани и скрылся в сторожевой будке.

Перед арестантами возник другой персонаж – начальник административной части Соловецкого лагеря товарищ Синьков.

– Значить, так… – начал он по-стариковски добродушно. – Кого назову – бегом умарш, не мешкая, с вещами уперед к будке, там стройся и жди. Уперва, значить, побегуть попы. – И он выкрикнул имя первого по списку священника.

Восьмидесятилетний протоиерей Фаддей, путаясь в рясе, изо всех сил старался исполнить приказ начальника и шел к указанной цели, насколько мог, бодрым шагом. Но вот сильный порыв ветра сорвал с его головы шляпу, она покатилась, и растерявшийся батюшка, выронив свою поклажу, под свист, улюлюканье и радостный вой уголовников, кружась и подпрыгивая на кочках, бросился ее ловить. И когда наконец шляпа была поймана и дрожащими руками водружена на место, тяжело дышащий отец Фаддей остановился, но вдруг нелепо взмахнул руками и рухнул лицом вниз.

Звука выстрела почти не было слышно.

Толпа на пристани замерла.

– Попытка к побегу, – объяснил арестантам Синьков. – Сказано: уперед к будке, значить, уперед, а не туды-сюды стрекотать как заяц. Следующий!..

Алексей Ильич Потапов опекал Наденьку на протяжении всего пути, нес ее чемодан и всячески старался облегчить ее положение. Но вот назвали имя гражданки Пужелар. Наденька беспомощно оглянулась и умоляющими глазами посмотрела на своего благодетеля. Потапов подошел к Синькову и что-то стал ему говорить насчет болезненного состояния данной гражданки. Что ответил ему Синьков, неизвестно, а