Поучения - Антоний Великий

АВВА ПАМВО

В Нитрийской же горе жил блаженный Памво, учитель епископа Диоскора, Аммония и братьев Евсевия и Евфимия, также Оригена, племянника Драконтия, – славного и дивного мужа[1].

Множеством великих совершенств и доблестей украшался этот Памво. Но венцом великих совершенств его было такое презрение к золоту и серебру, какого требует слово Господне.

Блаженная Мелания рассказывала мне, что она, вскоре по прибытии из Рима в Александрию, услышав от блаженного пресвитера Исидора Странноприимца[2] о добродетельном житии Памво, в сопутствии самого Исидора отправилась к нему в пустыню.

«Принесла я с собой, – говорила она, – ящичек с тремястами литр серебра и просила его принять это приношение от моих стяжаний. Он сидел и плел ветви и, не оставляя своей работы, дал мне только словесное благословение, сказав: „Бог наградит тебя“. Потом сказал эконому Оригену: „Возьми это и употреби на нужды братии, живущей в Ливии и по островам: сии монастыри скуднее прочих“; а из живущих в Египте братий никому не велел давать из этих денег, потому что „страна сия, – говорил он, – плодороднее других“».

«Я стояла, – говорит Мелания, – и ждала, что он почтит меня благословением или хотя слово скажет в похвалу за такое приношение, но, ничего не слыша от него, сама сказала ему: „Господин мой, да будет тебе известно, что серебра здесь триста литр“. Он и при этом не показал никакого внимания и отвечал мне, даже не взглянув на ящичек: „Дочь моя! Кому ты принесла это, Тому не нужно сказывать, сколько тут весу. Он взвесил горы и холмы поставил весом – тем паче знает вес твоего серебра. Если бы ты отдала его мне, то хорошо было бы сказать и о его количестве; но если ты принесла его Богу, Который не отвергнул и двух лепт, но еще оценил их дороже всех других приношений, – то молчи и будь спокойна“».

«Так домостроительствовала благодать Господня, – говорила блаженная, – когда пришла я в гору! По малом времени раб Божий почил без болезни и без всякого страдания телесного. Он плел корзину и послал за мною. Когда вплетен был уже последний прут, он сказал мне: „Возьми эту корзину из моих рук на память обо мне; другого ничего не могу оставить тебе“. Он отошел, предав дух свой Господу, без болезни, семидесяти лет от роду. Обвив тело святого тонким полотном и положив его во гроб, я оставила пустыню, а корзину ту буду беречь у себя до самой смерти».

Говорят также, что Памво пред своею смертью, в самый час преставления, сказал стоявшим при одре его эконому и пресвитеру, Оригену и Аммонию, мужам, известным по жизни: «С того времени, как, пришедши в эту пустыню, построил я себе келлию и стал жить в ней, не провел я ни одного дня без рукоделия; не помню, чтобы когда-нибудь съел кусок хлеба, данный кем-нибудь даром; до сего часа не раскаиваюсь ни в одном слове, которое сказал я; и теперь отхожу к Богу так, как бы еще не начинал служить Ему».

Рабы Христовы Ориген и Аммоний точно подтверждали это и сказывали нам еще, что когда спрашивали Памво о чем-либо из Писания или касательно жизни, он никогда не отвечал на вопрос тотчас, но говорил, что еще не нашел ответа. Часто проходило месяца три, а он не давал ответа, говоря, что еще не знает, что отвечать. Памво из страха Божия был весьма осмотрителен в своих ответах, так что их принимали с благоговением, как бы изречения Самого Бога. Этою добродетелью, то есть осмотрительностью в слове, говорят, он превосходил даже Антония Великого и всех святых.

О ЕВЛОГИИ И УВЕЧНОМ

Кроний, пресвитер Нитрийский, рассказывал мне, что он в молодости, гонимый унынием, оставил свой монастырь и пришел в обитель святого Антония, который, однако, жил не в обители, но в самой глубокой пустыне близ Чермного моря, стадий на тридцать от реки Нила.

Достигнув обители, говорил Кроний, которая стояла при реке[1] и в которой пребывали ученики святого Антония Макарий[2] и Матфей, которые и погребли его, когда он умер, я дожидался дней пять случая, чтобы увидеть святого мужа.

Мне сказывали, что он посещает монастырь иногда через десять, иногда через двадцать, а иногда и через пять дней, как Бог положит ему на сердце – для пользы братии, стекавшейся в монастырь.

Нас много собралось тогда с различными нуждами. В том числе был один александрийский монах Евлогий и с ним какой-то увечный. Они прибыли в монастырь по следующему случаю.

Евлогий был из людей ученых. Влекомый любовию к Богу и возжелав бессмертия, он отрекся от мира и роздал нищим свое имение, оставив себе малую только часть денег, потому что не мог пропитать себя рукоделием. Не имея расположения к жизни общественной, он не ожидал, впрочем, найти спокойствия и в жизни, совершенно уединенной.