Ледяные объятия - Мэри Элизабет Брэддон

одну зиму. В декабре, уезжая из Англии, он производил впечатление крепкого, вполне здорового нестарого человека, но уже в феврале, приехав в «Апельсиновые кущи» по его вызову, чтобы составить завещание в вашу, мисс Хаммонд, пользу, я был потрясен переменой в мистере Хаммонде. Я нашел его дряхлым, изнуренным, с никуда не годными нервами. Это была сущая развалина.

– Печально; однако не станете же вы обвинять в этой перемене очаровательную итальянскую виллу, – произнесла Лота, с нежной улыбкой глядя на фотографию, которую держала на коленях. Вилла, запечатленная на ней, была совершенно типична, имела все атрибуты южных особняков – стеклянные двери в сад, веранду, балконы, башенки и террасы, клумбы и фонтан. – Если здоровье пожилого человека дало внезапный сбой, вилла здесь ни при чем. Я слышала, что джентльмены, которые, подобно моему дорогому дедушке, при авантюрном складе характера вели активную жизнь, стареют не постепенно, а как-то вдруг.

– Ваш дедушка не просто постарел, а изменился душой: стал нервным и беспокойным, – и совершенно точно был несчастен.

– И вы не поинтересовались причиной? – съязвила Лота, чья природная импульсивность уже затевала бунт против церемонности поверенного.

– Мой статус едва ли позволял расспрашивать мистера Хаммонда о предмете сугубо личном. Я отметил перемену: она меня опечалила, – а через шесть недель мистер Хаммонд скончался.

– Бедный дедулечка. Мы с ним души друг в друге не чаяли, когда я была совсем крохой. А потом меня, девочку, лишенную матери, отправили в Германию с гувернанткой. Оттуда мы поехали в Пекин, где мой отец служил консулом, а когда умер и он, меня вернули домой, под опеку той из моих тетушек, которая больше прочих преуспела в свете. Я окунулась в светскую жизнь; денег, выделяемых мне на расходы, вечно не хватало, я была по уши в долгах – разумеется, для барышни. Уверена, что мужчина и внимания не обращал бы на такие суммы, которые я считала бременем. Тут-то дедушке и пришло в голову осчастливить меня – и вот она я, наследница всего имущества, что осталось после выплаты долгов. Так, кажется, это называется? – Лота пытливо взглянула на мистера Дина, и тот ответил суровым кивком. – И я намерена проводить зимние месяцы на своей вилле близ Таджи. Только представь, Хелен: Таджа! Тад-жа-а-а!

Она растянула название, напоследок причмокнув своими хорошенькими губками, будто речь шла о некоем вкусном блюде, и взглянула на меня, ожидая поддержки.

– Вот уж не знаю, что это за Таджа такая. На слух – африканское словечко.

– Но ведь ты же читала «Доктор Антонио»?[108]

– Конечно, нет.

– Тогда с тобой и говорить не о чем. Между нами пропасть, ибо все свои сведения о Лигурии я почерпнула из этой восхитительной книги. Роман я прочла еще в отрочестве, и с тех пор начала томиться по Средиземноморскому побережью. В Тадже сохранился дом доктора Руффини – настоящий, где он действительно жил, – и каждый может его осмотреть.

– Примите во внимание, мисс Хаммонд, что со времен доктора Руффини итальянская Ривьера сильно изменилась, – произнес поверенный. – Я ничего не имею против этого курорта как такового. Я лишь советовал бы вам выбрать для зимнего проживания более удобный город, чем эта романтическая долина между Сан-Ремо и Алассио. Вот Ницца вам вполне подошла бы.

– Ницца? Буквально на днях я слышала, что в Ницце собираются все проходимцы Европы и Америки.

– Возможно, в этом ее главная прелесть, – возразил поверенный. – И потом, общество обществу рознь. В круг, в котором будете вращаться вы, мисс Хаммонд, не проникнет ни одна сомнительная личность.

– Все равно, город остается городом! – воскликнула Лота. – Дедушка говорил, что Ницца ничуть не лучше Брайтона.

– Разве может быть что-то лучше Брайтона? – возразила я.

– Хелен, ты всегда была домоседкой, ею и осталась. Да ведь и Ницца, и Канны казались дедушке ужасными, потому он и купил «Апельсиновые кущи» – виллу вчетверо большую, чем требуется одному человеку, но зато в какой романтической местности!

С этими словами Лота поцеловала фотографию. Она буквально поедала глазами дикие окрестности одинокой величественной виллы. Пальмы, оливы, кипарисы, глубокая долина – будто шрам по центру изображения; вдали – убеленный снегами, действительно романтичный горный хребет, на переднем плане – валуны и нити ручьев.

– Неужели и впрямь есть такое место? – воскликнула Лота. – А вдруг фотограф сам нарисовал задник? Знаете, какие они ловкачи, эти фотографы! Приходишь в студию где-нибудь в южном Кенсингтоне, а получаешь свое предовольное изображение на фоне первобытного леса или бурного океана. Вот я и спрашиваю: эта фотография не подделка?

– Ни в коем случае, мисс Хаммонд.

– Ну и прекрасно, мистер Дин. Значит, я отбываю в первую неделю декабря, а вы, если в память о дедушке желаете позаботиться обо мне, сыщите безупречного мажордома, который не будет пить мое вино и не сбежит с фамильным подносом. Остальную прислугу наймет моя тетушка.

– Дражайшая мисс Хаммонд, я готов служить вам чем могу, но подумайте еще раз, спросите себя: разве пристало молодой леди жить в огромном беспорядочном доме, в дикой местности, когда средства позволяют ей – то есть вам, мисс Хаммонд, – арендовать миниатюрную, прелестную, как игрушечка, лучшую виллу на Ривьере?

– А я не терплю миниатюрных вилл. Такая игрушечка, как вы изволили выразиться, годится только для особы, закисшей в безнадежном девичестве; для той, кому непременно надо слышать каждое слово прислуги, сказанное на ее счет. Мне как раз и нужен огромный беспорядочный дом; мне подайте дикую местность. Поэтому, мистер Дин, ваша задача – сыскать дворецкого, который не перережет мне горло; больше я ни о чем не прошу.

– Тогда я умолкаю, мисс Хаммонд. Противоречить своевольной женщине нет смысла – пускай поступает неразумно, раз таков ее каприз.

– Жизнь вообще неразумно устроена, – заметила Лота. – Люди, которые полагались на удачу, встречают ровно тот же конец, что и ваши хваленые предусмотрительные умники. Ну а теперь, когда вы сами видите, что я непреклонна, как сама судьба, и что ни единый ваш аргумент не согнет мою железную волю, прошу объяснить, почему вы настроены против «Апельсиновых кущ». Пожалуйста, сделайте это, вы ведь свой человек в семье: ваше лицо я знаю с тех пор, как вообще научилась различать родные лица. Проблема в канализационной системе, да?

– Там нет канализации.

– Отлично. – Лота отставила указательный пальчик, открывая счет. – Значит, дело в соседях?

– Стоит ли отдельно упоминать, что там нет и соседей? – ответил мистер Дин, тыча в фотографию.

– Двумя заботами меньше. Неужели воздух нездоровый? Вилла вроде бы построена на возвышенности – на склоне холма; вряд ли в комнатах сыро.

– Задние комнаты как раз