Словарь Мацяо - Хань Шаогун

дело житейское. Он жениться тебя не заставлял, в примаки не тянул, только попросил, чтобы ты помог ему с этакой мелочью – тебе трудно, что ли? У молодых этого самого всегда в избытке. А ему какой-никакой выход. Чжаоцин сказал: ладно, не хочешь – так и быть. Но ты у человека столько времени харчевался, должок надо возвращать.

Конечно, мы с этими вздорными доводами были не согласны, целый вечер препирались, спорили с деревенскими до хрипоты, обещали рассказать все коммунному начальству, повторяли, что не позволим старикашке Чжунци заниматься растлением революционной городской молодежи.

Когда простые массы грешат против истины – это еще полбеды. Но партсекретарь Бэньи тоже забыл о справедливости и взял сторону Чжунци. Он устроил нам общее собрание, сначала велел кому-то из парней зачитать несколько газетных передовиц. Наконец передовицы были зачитаны, Бэньи успел немного вздремнуть и с зевком спросил Моу Цзишэна:

– Много арахисовых семян в том году натаскал?

– Ну, черпнул пару горстей.

– С одного семени знаешь, сколько арахиса можно собрать?

– Дядюшка Бэньи, мы ведь сегодня про Чжунци говорим. При чем тут арахис?

– Очень даже при чем! По таким мелочам видно твое отношение к коллективу! Видна твоя забота о крестьянах-бедняках! А кто Чжаоцинова пащенка до слез довел, когда мы в прошлом месяце пруд рыли? Сей или другой? – вытаращился на нас Бэньи.

Все молчали.

– Любой вопрос нужно рассматривать всесторонне, с исторической перспективы. Председатель Мао говорит, драться – нехорошо.

– Я просто разозлился… – пристыженно оправдывался Моу Цзишэн.

– Пусть даже разозлился, все равно нехорошо. Это что за ухватки? Ты кто? Представитель образованной молодежи? Или шпана подзаборная?

– Я… больше не буду.

– Вот и правильно. Ошибки надо признавать, честность украшает человека. А юлить – это не дело. Вот что, самокритику можешь не писать, ладно. Штраф тебе – тридцать цзиней зерна.

Бэньи поднялся с места, довольный своим мудрым решением, сцепил руки за спиной и направился к выходу, но у самой двери повел носом, будто учуял запах жареных лягушек из нашей кухни. С Чжунци он обещал поговорить – да, обязательно поговорить.

Тем все и кончилось, больше вопрос о Чжунци не поднимался.

Оглядываясь назад, я понимаю: логика может быть одновременно полезна и бесполезна, доступна и вместе с тем недоступна для объяснения. Наше удивление и негодование оказались бессильны против особой логики, которой придерживалась партийная организация и народные массы деревни Мацяо. Моу Цзишэна и дальше подвергали всеобщему осуждению: отказ вернуть долг Чжунци (деньгами или зерном) для деревенских был неоспоримым доказательством его непорядочности. Пытаясь оправиться от пережитого, Большой Моу постоянно вытворял разные безрассудства: глотал черепки, одной рукой поднимал тачку для земли или бросался в одиночку выжимать масло на прессе, но к тому моменту его причуды уже не вызывали ни общего удивления, ни одобрительных возгласов, ни попыток повторить. Сестрица Ся его бросила – наверное, городской девушке с кукольным личиком не хотелось иметь ничего общего с женой Чжунци, пусть даже это «общее» существовало только в ее воображении. В конце концов однажды Черный Барич предстал перед нами, увешав себе всю грудь значками с председателем Мао.

– Братец Моу, ты что?

– Поеду освобождать Тайвань, – улыбнулся Черный Барич.

Я с удивлением всмотрелся ему в глаза, но взгляд был уже незнакомым.

Моу Цзишэну диагностировали истерию и отправили обратно в город. Говорили, здоровья своего он не растерял и жил прежней городской жизнью: ходил в кино, покупал сигареты, ездил на велосипеде, совсем как нормальный человек, но почти никого не узнавал, а еще иногда заговаривался и был склонен к резким перепадам настроения – наверное, так проявлялась ранняя стадия истерического расстройства. Один парень из нашей школы, встретив его на улице, ткнул кулаком в плечо, но Моу Цзишэн поморгал, постоял немного и пошел дальше.

△ Нашёпты

△ 磨咒

Один способов, который практикуется в Мацяо, чтобы поквитаться с провинившимся инородцем, называется «нашёпты». Например, если кто из инородцев по недомыслию справил нужду на мацяоской могиле или распускал руки с местными женщинами, мацяосец не подаст вида, но втихомолку обойдет трижды вокруг инородца, сядет и будет ждать, когда этот сучий сын отправится в лес или на хребет. А дождавшись, примется нашептывать заговор, в котором части названий всех гор, ручьев и деревень на хребте перепутаны местами, замысловатую рифмованную скороговорку, прозванную нашептом на блужение.

Способ считается очень действенным. Проклятый инородец будет кружить по лесу, не разбирая дороги, в конце концов вернется на то же самое место, а небо уже стемнеет, и кричи во все горло – никто не услышит. Заплутавший в горах скоро оголодает или замерзнет, угодит в охотничий капкан, нарвется на ядовитую змею или на осиный улей и так опухнет от укусов, что родная мать не узнает. Говорили, один инородец-быкокрад попросту сгинул на хребте – заплутал в обыкновенном ельнике на северном склоне, и живым его больше никто не видел.

Еще есть нашепт, вынимающий душу. Нужно раздобыть волос врага и нашептать над ним особый заговор, тогда злодей лишится рассудка и превратится в ходячего мертвеца.

После болезни и отъезда Черного Барича по Мацяо поползли разговоры, будто его нашептала жена Чжунци. Конечно, я этому не верил. Я видел ту женщину, она досадовала на Черного Барича, но проклинать его не проклинала, только блаженно вздыхала, сидя рядом с соседками, дескать, не надо ей ни богатства, ни долгой жизни, только бы родить двух сыночков, таких же здоровых и крепких, как Черный Барич, чтобы любо-дорого посмотреть. Тогда бы и груди ее не проболтались целую жизнь впустую.

▲ Три́ секу́нды

▲ 三秒

Моу Цзишэн обладал неиссякаемым запасом энергии и после целого дня работы бежал играть в баскетбол. Когда мы пальцем не могли пошевелить от усталости, он брал с собой несколько парней из местных, и они уносились играть – иногда бежали к школе за несколько ли от деревни и скакали там до глубокой ночи, так что лунный свет подрагивал от стука их мяча.

К своим подопечным Моу Цзишэн был очень строг, мог засвистеть кому-нибудь из игроков и крикнуть: «Штаны завяжи как полагается!» Этому тренеру и судье было дело даже до штанов.

Он требовал от мацяосцев соблюдать все правила настоящего баскетбола, в том числе обучил их правилу трех секунд. Раньше местные парни тоже играли в баскетбол, но правил было немного, допускалось двойное ведение, в особых случаях разрешалась даже пробежка, нельзя было только драться. Моу Цзишэн тренировал своих подопечных по стандартам сборной команды провинциального уровня,