Великий Гэтсби. Ночь нежна - Фрэнсис Скотт Фицджеральд

В первый миг ей в голову даже пришла нелепая мысль, что это Эйб Норт. Истошный крик вырвался из ее груди, так и не застегнувшиеся часики с лязгом грохнулись на стол, и она, пулей вылетев за дверь, метнулась к номеру Дайверов.

Дик проводил ревизию своих вещей. Внимательно осмотрев перчатки, которые носил в тот день, он сунул их в угол чемодана, где уже лежало несколько других пар. Пиджак и жилет висели в шкафу, а рубашку он повесил на отдельные плечики и тщательно расправил – эту уловку он придумал сам: «Можно надеть не совсем свежую сорочку, но мятую – никогда». Вернувшаяся Николь вытряхивала в мусорную корзину окурки из чего-то, что Эйб приспособил под пепельницу, когда Розмари ворвалась в комнату:

– Дик! Дик! Скорее! Там!..

Дик бросился к ней в номер. Встав на колени, он приложил ухо к сердцу Петерсона, потом попытался нащупать пульс – тело еще было теплым, лицо, напуганное и неискреннее при жизни, в смерти стало грубым и ожесточенным; из-под мышки торчал ящичек с материалами для чистки обуви, но ботинок на ноге, свесившейся с кровати, был грязным, а подошва на нем стоптана. По французским законам Дик не имел права прикасаться к телу, но, заметив что-то под рукой покойного, он немного сдвинул ее – на зеленом покрывале обнаружилось маленькое пятно крови, которое наверняка протекло и на одеяло.

Быстро захлопнув дверь, Дик остановился в раздумье; в коридоре послышались осторожные шаги, потом Николь окликнула его по имени. Снова чуточку приоткрыв дверь, Дик сказал шепотом:

– Принеси покрывало и верхнее одеяло с одной из наших кроватей – только чтобы тебя никто не видел. – И, заметив напряженное выражение ее лица, добавил: – Послушай, ты не должна из-за этого расстраиваться – просто какие-то негры сцепились друг с другом.

– Я хочу, чтобы это поскорее закончилось.

Дик поднял истощенное недоеданием тело так, чтобы кровь, если просочится из раны, стекала бы в одежду убитого, положил его на пол рядом с кроватью, сорвал с постели покрывало и верхнее одеяло, подошел к двери и, чуть-чуть приоткрыв ее, прислушался – откуда-то из конца коридора донеслось звяканье посуды, потом громкое снисходительное: «Merci, madame», но официант двинулся в противоположном направлении, к служебной лестнице. Дик и Николь проворно, через коридор, обменялись свертками. В начавших спускаться теплых сумерках взмокший от усилий Дик, застелив кровать Розмари чистым покрывалом, остановился, задумавшись. Кое-что стало ясно ему при первом же беглом осмотре трупа. Во-первых, что индейский враг Эйба выследил его индейского друга в коридоре и, когда тот предпринял отчаянную попытку спрятаться в номере Розмари, настиг его там и прикончил. Во-вторых, что никакая сила на свете не спасет репутацию Розмари, если пустить дело на самотек, – скандал с Арбаклом еще у всех был свеж в памяти. Контракт обязывал ее неукоснительно придерживаться и в жизни образа наивной «папиной дочки».[16]

Дик машинально сделал движение, чтобы закатать рукава, хотя был в нижней рубашке без рукавов, и склонился над трупом. Ухватившись за ворот его пиджака, он ногой распахнул дверь позади себя и, быстро вытащив тело в коридор, придал ему правдоподобную позу. Потом вернулся в комнату Розмари и пригладил ворс на ковре в одну сторону, после чего направился к телефону в собственном номере и позвонил хозяину отеля.

– Макбет? Это доктор Дайвер. Тут случилось нечто весьма серьезное. Нас не могут подслушать?

Весьма кстати пришлось, что Дик, как только они поселились в отеле, позаботился установить добрые отношения с мистером Макбетом – хоть раз представилась возможность извлечь пользу из той щедрости, с какой он расточал свое обаяние, даруя его огромному количеству людей, никогда больше не попадавших в поле его зрения…

– Выходя из своего номера, мы обнаружили мертвого негра… в коридоре… нет-нет, он штатский. Погодите минутку. Понимая, что вам не захочется, чтобы кто-то из ваших постояльцев наткнулся на мертвое тело, я первым делом позвонил вам. Разумеется, я попросил бы вас не упоминать моего имени. Не хочу завязнуть во французской бюрократической волоките только потому, что нашел труп.

Какая трогательная забота о репутации отеля! Лишь потому, что двумя днями ранее мистер Макбет имел возможность лично убедиться в великодушии доктора Дайвера, он безоговорочно поверил рассказанной им теперь истории.

Мистер Макбет объявился уже через минуту, а еще минуту спустя прибыл жандарм, но еще до его прибытия хозяин отеля успел шепнуть Дику:

– Можете не волноваться: имя ни одного из гостей не будет упомянуто. Я бесконечно благодарен вам за хлопоты.

Мистер Макбет безотлагательно предпринял некие меры, о которых можно было лишь догадываться и которые явно произвели впечатление на жандарма: то ли от неловкости, то ли от алчности энергично подергав себя за усы, тот что-то быстро записал и отправил в участок телефонограмму. Между тем с расторопностью, которую Жюль Петерсон, будучи деловым человеком, непременно бы оценил, его останки были перенесены в пустующий номер одного из самых фешенебельных отелей мира.

Дик вернулся к себе в гостиную.

– Что происходит? – сквозь рыдания вопрошала Розмари. – Неужели все американцы в Париже только и делают, что стреляют друг в друга?

– Похоже, открылся сезон охоты, – ответил он. – Где Николь?

– Кажется, в ванной.

Розмари боготворила его в этот момент за то, что он спас ее, – в голове уже мелькали пророческие видения бедствий, которые должны были обрушиться на нее из-за этого происшествия, – и она с благоговейным трепетом слушала, как он улаживает дело своим сильным, уверенным и любезным голосом. Она уже готова была броситься ему на шею в порыве благодарности, но тут что-то отвлекло его внимание. Он прошел через спальню и направился к ванной. Теперь и Розмари услышала бессвязные нечеловеческие звуки, которые все громче и громче раздавались за дверью, проникали сквозь замочные скважины и щели, врывались в комнату и снова сливались в вопль ужаса.

Решив, что Николь упала в ванной и расшиблась, Розмари поспешила за Диком и, прежде чем тот грубо оттолкнул ее плечом и решительно загородил ей обзор, успела увидеть, что дело обстояло совсем иначе.

Стоя на коленях и склонившись над ванной, Николь раскачивалась из стороны в сторону.

– Опять ты! – кричала она. – Зачем ты врываешься в единственное место на свете, где я могу побыть одна, да еще приносишь мне окровавленное покрывало. Хочешь, я завернусь в него – мне не стыдно, только жалко. В День дураков у нас там, на Цюрихском озере, устраивали праздник, туда стекались все слабоумные, и я хотела пойти, завернувшись в простыню, но мне не позволили…

– Возьми себя в руки!

– …поэтому я спряталась