Шанхай - Риити Ёкомицу

ночь, когда ты ушла, я был очень занят и не мог находиться дома, но ты могла по-прежнему оставаться у меня, ничто этому не мешало. Я ведь говорил тебе.

Санки вдруг понял, что до сих пор не знает, почему о-Суги тогда покинула его дом. Возможно, виноват Коя, который вынудил ее уйти, и ей ничего не оставалось, как продавать себя. Но даже рассуждая так, Санки не мог избавиться от чувства вины перед этой женщиной, возможно, ставшей из-за него проституткой.

Это чувство обожгло его, как кнутом, так сильно, как никогда раньше. Да уж, лучше оставаться без света…

– Однажды я встретил тебя на улице. И некоторое время ехал за тобой на рикше. Да ты это, наверное, знаешь.

– Да.

– Значит, ты уже тогда жила здесь?

– Да.

Именно в тот день он, как безумный, потерял голову из-за Цюлань. Если бы тогда он не встретился с ней, вероятно, так бы и ехал за о-Суги. Но теперь все пустое. Он даже и сейчас любит Цюлань. Ему не интересны ее идеи. Ему нравятся ее глаза, свободные от всяких идей. Сияние ее глаз – вот что сводит с ума. Даже сейчас к его радости от встречи с о-Суги странным образом примешиваются мысли об этой китаянке, тайком проникают в сознание и разгуливают там свободно и привольно. Пора уже начать контролировать их, поставить границы, за которые они не смогут забредать! Раз сейчас он с о-Суги, настало время подумать и о ней. Разве не из-за него она лишилась работы, стала жертвой Кои и в конце концов попала в этот сырой переулок? Теперь, когда он переключил свои мысли на нее, возник вопрос: что же ему с ней делать?

Решено – он женится на о-Суги. Он знал, что лишь это по-настоящему обрадует ее, но уверенность в своей правоте не вызывала в нем и тени самодовольства. Он припомнил смятение в сердце при виде ее невинной красоты. Она перевернула его душу в ту ночь, когда лишилась работы, в ту ночь, когда Коя запустил в нее когти. Узнав об этом, Санки обрадовался тому, что остался свободным, – ведь можно было не жениться на о-Суги. А теперь, оказавшись на месте Кои, он, наоборот, надеялся, что о-Суги лишит его этой свободы, с которой он до сих пор никак не мог расстаться…

Он был сломлен голодом и усталостью и решил, что именно этим вызвана его сентиментальность. Однако будучи оскверненной, о-Суги пробуждала в нем еще большее очарование, чем прежде. Санки подумал, что именно теперь настало время овладеть ею, как когда-то сделал Коя. Разве это не то наслаждение, которого он втайне желал, но так и не решился получить? «Тогда я стану одним из ее клиентов», – мелькнула у него мысль.

Он отогнал ее, но, когда потянулся к коленям о-Суги, внезапно проснувшаяся совесть не позволила ему крепко обнять ее. Конечно, желание стать клиентом о-Суги – несомненно подлое, по капле просачивающееся в него, – не что иное, как стремление уйти от ответственности, воспринимая о-Суги как скверну.

– О-Суги, я сегодня устал, можно прилечь здесь?

– Да, конечно. Тут есть постель, отдыхайте. Утром я достану что-нибудь поесть.

– Спасибо.

– А электричество сегодня отключили, поэтому темно, потерпите.

– Ладно.

Санки ощупью направился на голос о-Суги. Ладонь коснулась ее горячих колен на холодных татами. О-Суги подвела Санки к постели и укрыла одеялом.

– Теперь по улицам ходить опасно. Вас не ранили?

– Нет, не ранили, а как ты?

– А я из дому почти не выхожу. Раз в день приношу из японского квартала горсть риса, его раздают пострадавшим. Когда же прекратятся эти беспорядки?

– Ну как когда? Вот завтра высадятся отряды японских сухопутных войск, и больше никаких беспорядков не будет.

– И правда, скорей бы все закончилось. Мне каждый день кажется, что я уже умерла!

Почувствовав, что руки о-Суги больше не укутывают его, Санки подумал: «А где же она будет спать?»

– О-Суги, тебе есть где спать?

– Да, не беспокойтесь.

– Если негде лечь, иди сюда. Ты меня не стеснишь.

– Нет, не переживайте. Если я захочу спать, то найду где прилечь.

Санки понял, что о-Суги старается скрыть от него усвоенные ею привычки проститутки, и его сердце похолодело от отвращения, – ведь он собирался уподобиться ее клиенту! Но ведь это та самая о-Суги, так его любившая и в итоге так низко падшая, почему же он не решается крепко обнять ее, – это что, совесть так шутит? Прежде, опасаясь развратить о-Суги, он воздерживался от объятий, а теперь не может обнять потому, что она стала проституткой?!

– Нет ли у тебя спичек? Я хочу взглянуть на твое лицо. Можно?

– Нет.

– Но мы ведь давно не встречались, верно? Разговаривать в темноте, не видя лица, все равно что беседовать с призраком.

– Я не хочу, чтобы вы увидели, какой я стала.

О-Суги можно было понять, но услышав эти слова непосредственно от нее, Санки почувствовал, как невыносимо сжалось его сердце.

– Ну зачем ты так? Ты лишилась места у о-Рю, меня уволили из банка. Люди теряют работу, такое случается, и с этим ничего не поделаешь.

Пытаясь успокоить о-Суги, Санки тем не менее чувствовал, что его тело, все еще исполненное желания, невольно тянется к ней, и тогда он решительно отвернулся с намерением поскорее заснуть, без промедления похоронив в темноте мысли об о-Суги.

– Санки, а вы встречались с о-Рю?

– Нет, ни разу после того, как той ночью поругался с ней из-за тебя.

– Той ночью хозяйка наговорила мне гадостей.

– Каких?

– Не хочу про это говорить.

«Наверное, о-Рю наговорила такого, что язык не поворачивается повторить», – подумал Санки. Тогда он в шутку дал понять пришедшей делать ему массаж о-Рю, что любит о-Суги. Разобиженная о-Рю приволокла о-Суги и швырнула ее к его ногам. Потом он извинялся перед хозяйкой, но та, еще сильнее разозлившись, уволила девчонку. И все это из-за его дурацкой шутки! А потом он совершенно забыл о девушке, потому что его сердцем всецело завладела Цюлань. Но сейчас он чувствовал, как его согревает изнутри одна лишь мысль об о-Суги и что на сердце у него спокойно и легко.

– О-Суги, я буду спать. Я сегодня так устал, что больше ни о чем не могу говорить. А с завтрашнего дня стану твоим нахлебником, не возражаешь?

– Оставайтесь сколько захотите. Только у меня очень грязно. Завтра, как рассветет, увидите…

– Грязь меня не смущает. Да я уже и не хочу никуда идти. Но если я мешаю, так прямо и скажи.

– Нет, вы мне нисколько не мешаете. Но