Миледи Ладлоу - Элизабет Гаскелл

и сама не уверена, что правильно поступила… Так или иначе, я сказала ей, что душа есть не только у нее, но и у меня, и ежели забота о душе означает сидеть сложа руки и думать о спасении, пренебрегая своими прямыми обязанностями, то я, пожалуй, тоже имею полное право последовать примеру Марии. Все время после обеда я сидела и ничего не делала. Какое блаженство! Зачастую я так занята, что, увы, не успеваю молиться как должно – то одному я понадоблюсь, то другому, то о доме надо подумать, то о еде, то о соседях… Но вот подошло время пить чай. Входит ко мне моя служанка – с горбом на спине и душой, алчущей спасения, – и спрашивает: «Простите, мэм, вы заказали сегодня фунт масла?» – «Нет, Салли, – качаю я головой, – утром я не пошла кругом через ферму Хейла, а дневные часы посвятила духовным трудам». Надо заметить, что наша Салли большая охотница до хлеба с маслом и пить чай с сухим хлебом ей не по нраву. «Слава те господи, – отвечает мне наглая девица, – наконец-то вы встали на путь истинный. Молитвы мои помогли, не иначе!» Я решила не давать ей повода вернуться к столь низменному предмету, как свежее сливочное масло, и Салли надо было самой искать предлог, чтобы сбегать за ним. Предлога сыскать не удалось, поскольку я стала смиренно жевать сухой хлеб, думая о том, какой вкусный кекс испеку для маленького Бена Поула с остатками старого масла. Наконец, когда Салли напилась скучного чаю с хлебом и впала в дурное настроение, оттого что ее «Марфа» вовсе не беспокоится о масле, я примирительно сказала ей: «Ладно, Салли, завтра мы постараемся приготовить мясо как полагается и о масле тоже постараемся не забыть – без всякого ущерба для дела спасения души. Не понимаю, почему одно нельзя совместить с другим, коли Господь устроил так, что нам нужно одинаково заботиться обо всем сразу». Но упрямица вновь завела песню про Марфу и Марию. Вот увидите, скоро она, по наущению мистера Грея, объявит меня заблудшей овцой.

Я так часто слышала подобные отзывы о мистере Грее, всегда недоброжелательные, выставлявшие его смутьяном, проповедником новых теорий и нового, несбыточного устройства жизни (видите ли, мнение леди Ладлоу было законом для миссис Медликотт и миссис Адамс – обе они, каждая по-своему, находились под ее несомненным влиянием), что в конце концов тоже стала считать нашего пастора орудием зла и готовилась узреть на его лице следы опасной самонадеянности, высокомерия и непокорства. И когда однажды утром, после того как мы не встречались много недель, он вошел в Голубую гостиную, куда меня перевели сменить обстановку, я с изумлением убедилась, что он все тот же чистый и робкий молодой человек: не ожидая оказаться со мной тет-а-тет, он смутился даже больше меня. За минувшее время он исхудал, взгляд сделался острее, выражение лица озабоченнее, а краснел и бледнел он сильнее прежнего. Я попыталась завести беседу, обнаружив к собственному удивлению, что в сравнении с ним почти спокойна, но он был поглощен своими мыслями и отвечал односложно.

Вскоре в гостиную вошла миледи. Мистер Грей весь как-то задергался и густо покраснел, однако тотчас же, без дальних слов начал говорить о занимавшем его предмете:

– Миледи, я больше не могу, по совести не могу смотреть, как здешние дети растут язычниками. С этим надо что-то делать! Я знаю, ваша светлость, что вы не одобряете моих планов, однако так далее продолжаться не может, я должен что-то предпринять. Поэтому я почтительно, но твердо спрашиваю вас: что мне делать?

Взор его затуманился, и мне показалось, что у него из глаз вот-вот брызнут слезы, до того он был взволнован. Попутно замечу: напоминать людям об их не единожды высказанном решительном мнении – не лучший способ заставить их изменить это мнение. Но именно так и поступил мистер Грей. И хотя я вовсе не хочу сказать, будто миледи привыкла упрямиться, однако она и не привыкла идти на попятный.

Прежде чем ответить, она выдержала небольшую паузу.

– Вы просите меня предложить вам лекарство от зла, которого я сама не наблюдаю, – произнесла она очень холодным, очень вежливым тоном. – В бытность мистера Маунтфорда я никогда не слышала подобных воззваний. Всякий раз, когда я вижу деревенских детей, – а они по тем или иным причинам постоянно бывают в моем доме, – их поведение не вызывает у меня нареканий.

– Ах, мадам, вам ли об этом судить! – нетерпеливо воскликнул он. – Их сызмальства приучают уважать вас словом и делом. Вы для них высочайший авторитет, выше вас не существует никого и ничего.

– Вот видите, мистер Грей, – с улыбкой продолжила миледи, – дети воспитаны в должном почтении. Каждый год четвертого июня они приходят сюда, пьют за здоровье монарха[73], угощаются сдобными булками и после с большой охотой и подобающим уважением (Маргарет Доусон вам подтвердит) рассматривают портреты королевской семьи, которые я им показываю.

– Мадам! Я думаю о том, что превыше власти земной.

Миледи порозовела, осознав свою ошибку, ибо искренне верила в высшую власть Бога. Но когда она вновь заговорила, мне показалось, что тон ее сделался немного резче:

– Сдается мне, в недостатке благочестия у паствы виноват пастор. Прошу извинить меня за прямоту, мистер Грей.

– Миледи, я приветствую прямоту. Сам я не знаток церемоний и разных условных форм, которые, полагаю, являются нормами этикета в вашем кругу и ограждают вас от всех моих отчаянных попыток донести до вас мою боль. Среди тех, с кем мне доводилось иметь дело прежде, в порядке вещей был откровенный разговор о том, что беспокоило каждого из нас. Поэтому вашей светлости нет нужды извиняться за откровенность, и я без колебаний отвечу вам: да, я, как приходский священник, в значительной мере повинен в том, что здешние дети бранятся и богохульствуют, что они грубы и невежественны – иные не знают даже имени Бога. Осознание этой вины лежит на моей душе тяжелым камнем, а положение дел между тем становится хуже день ото дня, и я пребываю в полной растерянности, не ведая, чем помочь этим детям, которые бегут от меня как от чумы, а едва повзрослев, будут способны на любое безрассудство, любое преступление. Поэтому я пришел к вам, владетельной и всемогущей – насколько простирается могущество материальной власти, ибо ваша светлость видит в лучшем случае лишь поверхность того, что творится в деревне!.. – пришел просить у вас совета и помощи. Без вашей поддержки, боюсь, мне не справиться…