Рождественская шкатулка. Рассказы зарубежных классиков - Сельма Лагерлеф

накануне задуманного путешествия я с грустью прощался с хижиной и с могилой дедушки. Я с ужасом помышлял о расстоянии между хижиной и долиной, но всё-таки оставался при своём решении и шёл на жизнь и на смерть. Готовы санки, верёвка и солома для козы и «Подражание Христу» – для меня. Я никогда не расстанусь с этой книгой.

2 марта, в доме отца.

Я дома! Отец только что кончил чтение моего дневника и заставляет меня написать заключение.

Счастье, от которого я не могу опомниться после целой недели жизни дома, мешает мне рассказать в последовательном порядке про события последнего дня моего заключения и о моём освобождении, которое произошло совсем не так, как я рассчитывал.

21 февраля холод был ещё сильнее, чем накануне, но я всё-таки решился идти, не теряя минуты. Прежде всего необходимо было проложить себе выход из хижины; я разбрасывал снег у двери, пока не дошёл до полного изнеможения. Пришлось отдыхать. Я затопил очаг. Вдруг я услыхал сильный шум снаружи; первая моя мысль была о волках, я поспешил запереть дверь и стал прислушиваться.

Снаружи раздавались голоса, и мне показалось, что меня называют по имени. Я закричал изо всех сил.

Радостные крики раздались в ответ.

Слышно было, что снаружи несколько человек разгребают и отбрасывают снег. Через несколько минут проход к двери, который я начал разгребать, был закончен с другой стороны, и мой отец показался на пороге хижины. С криком радости я бросился к нему на шею.

– А дедушка? – спросил он тотчас же.

Я не мог отвечать и молча повёл его в молочную.

Он опустился на колени возле могилы. Я начал было рассказывать о последних минутах жизни дедушки, но не мог говорить от волнения. Отец остановил меня.

– Потом, потом, дитя моё, – сказал он, – мы не должны медлить, идти теперь по горам слишком тяжело.

Вошли мои два дяди и наш работник Пьер, которые сопровождали отца. Мы решили, не теряя ни минуты, отправиться в путь.

Отец дал мне ружьё; они все были вооружены на случай встречи с волками. Пьер взял также и мои санки.

– Теперь не время уносить останки дедушки, – сказал отец, – мы придём за ними весной, чтобы похоронить их на деревенском кладбище.

– Так хотел и дедушка, – сказал я.

Перед уходом мы все вошли ещё раз в молочную, чтобы проститься с дорогой могилой.

Путь был не длинный, но утомительный. Я был совершенно ослеплён ярким светом солнца и блестящего снега. Мороз был сильный, но я только радовался на него, потому что он спас Белянку, которая ехала теперь с нами, привязанная к саням.

Когда мы вышли на проложенную дорогу, я увидел, сколько сил, времени и труда было положено, чтобы спасти нас. И я понял также, что, не будь такого мороза, немыслимо было бы проложить к нам дорогу по этой сплошной массе снега.

– Вы могли бы быть освобождены ещё в начале декабря, сказал отец, – если бы в то время внезапно не изменилась погода и вследствие тепла снег не сделался рыхлым. Ты видишь, Луи, – прибавил он, – что все наши соседи принимали участие в том, чтобы спасти вас, но никто не запомнит такой снежной зимы, как в этот год, и это страшно тормозило работу. Четыре раза отрывали дорогу, и каждый раз её снова заносило снегом.

– И так было с первого дня? – спросил я.

Тут отец рассказал мне, что с ним случилось на обратном пути от хижины, осенью. Он едва не погиб на спуске к деревне, оборвавшись вместе со снежным обвалом, и его нашли без сознания на краю пропасти. В таком состоянии его отнесли в деревню на носилках. Несколько дней он не приходил в себя, и за эти-то дни снег сделал все дороги непроходимыми. Я не буду рассказывать о терзаниях моего отца при бесплодных попытках спасти нас; я понял, что в долине страдали не меньше, чем мы в хижине. Все соседи в деревне выбежали к нам навстречу и наперерыв выражали мне свою радость и привязанность, а я краснел за то, что сомневался в их готовности помочь нам. Каждый хотел видеть и приласкать Белянку. Тотчас же дали ей самого лучшего сена и прекрасную подстилку, словом, чествовали её так, как не чествовали никогда ни одну козу на свете.

Макс Вебер

Под поездом в ночь на Новый год

-У, наконец-то! Мы вас ждём не дождёмся. Я уже давно пары развожу, – обратился к входившим товарищам старый заслуженный машинист Цимерман, мешая привычной рукой пунш в огромной кастрюле.

Осыпанные снегом вошли в комнату паровозного депо несколько тёмных фигур; из-за поднятых воротников едва виднелись их раскрасневшиеся от мороза весёлые лица.

…Сегодня канун Нового года. В виде исключения стол покрыт чистой скатертью; в конце стола, перед камином, сидит старик Цимерман и занят приготовлением жжёнки. Судя по запаху, наполняющему комнату, и по количеству пустых бутылок на полу, надо думать, что жжёнка выйдет на славу, настоящая «машинистская» жжёнка, годная для здоровых глоток.

– Ну уж погода, жестокая нынче служба выпала под праздник! – заговорили вошедшие гости, стряхивая снег и высвобождаясь из-под разнообразных зимних одеяний – шуб, полушубков, меховых шапок и валеных сапог.

– Ну уж много вы, сахарные куклы, знаете про жестокую службу! Стоите вы в стеклянных коробках, которые вам теперь устроили, и покачивают вас мягкие рессоры новых паровозов! Хотел бы я вас видеть на нашем месте лет тридцать тому назад! Мы ездили на таких паровозах, что каждый стык рельсов встряхивал нас до мозга костей. И стояли мы на открытых площадках день и ночь, и в декабрьскую вьюгу, и в июльскую жару, в дождь и в град – только и было защиты от непогоды, что форменный сюртук да собственная шкура. Это вот была служба. Много вы о ней знаете. Самое скверное теперь во всей-то вашей службе это то, что бедняге Гернигу нынче к празднику поднесли – экзамен. Не легко ведь его выдержать. Уж легче на паровозе под открытым небом, чем в школьной комнате… А вот и он сам! Ура!

Громко поддержали старика полдюжины грубых голосов, шесть жёстких, мощных рук протянулись навстречу молодому человеку, только что вошедшему в комнату. Одетый в чёрное праздничное платье, с раскрасневшимся лицом и ясными зоркими глазами, какие бывают только у машинистов и моряков, он неловко и нерешительно отвечал на радушные приветствия товарищей.

– Ну что было? Как сошло? Пробрали тебя на экзамене? Как тебя